Орлы капитана Людова

Они шли вперед. Запах моря оставался сзади, сменялся запахом гниющих растений. Оранжевым мягким светом наливался край неба за грядой скал. Как будто освещенные изнутри, поднимались оттуда легкие облака.

Ущелье вело вверх, в хаос вздыбленных, нагроможденных друг на друга, отшлифованных ветрами камней. Далекие округлые хребты мягко вырисовывались в рассветном небе. Некоторые высоты будто дымились: их окутывали полосы голубого тумана.

Четверо моряков сгибались под тяжестью оружия и грузов. У каждого на груди короткий черный автомат, на спине туго набитый рюкзак, на поясе гранаты и пистолеты. Кульбин нес за плечами большой чемодан радиоаппарата, в руках запасные аккумуляторы. Его рюкзак и автомат вскинул себе на плечи Агеев.

Разведчик шел впереди мягким, скользящим шагом, наклонив голову, пригнув широкие плечи. «Будто тигр по следу», — с уважением и вместе с тем с неприязнью подумал Фролов.

Ему было тяжело. Непривычно оттягивал шею ремень автомата, вещевой мешок тянул назад; даже гранаты, которыми еще так недавно гордился, как будто прижимали к камням. Шагах в двух впереди, пошатываясь под тяжестью своего груза, шел молчаливый Вася Кульбин.

— Тяжело, Вася?

Кульбин только взглянул, продолжал идти, не отвечая.

— Помнишь, мы с тобой о сухопутье балакали? Выйдет теперь нам боком это сухопутье!

— О чем говорить! — Кульбин изловчился, грузно перепрыгнул с камня на камень. — Война! — Он тяжело дышал, его широкое лицо покрывал пот. — Пословицу знаешь: мужчина должен идти, пока не выбьется из сил, а потом пройти еще в два раза больше.

— Нехорошо с этой спичкой вышло, Вася. Намылил мне голову старшина.

— Сдается мне, я его знаю, — задумчиво сказал Кульбин. — А что насел на тебя — это он прав… Ведь в тылу врага находимся, не шутка!

— Чудной этот тыл! Я думал, к фашисту в самую пасть идем, только и придется что за камнями ползать, а тут шагаем в полный рост как у себя дома…

Фролов тихонько ухватился за ручку кульбинского багажа, старался идти с товарищем в ногу.

— Да… Только ты мне зубы не заговаривай. — Кульбин потянул к себе чемодан. — Тебе, Дима, самому тяжело… Нам еще далеко идти.

— Нет, у меня вещи легче! — Фролов стиснул зубы. Капля пота стекла из-под шерстяного подшлемника, за ней — другая. — Я, Вася, вполне могу!

Он чувствовал: еще десять шагов этой невозможной, гористой дороги — и оступится, покатится вниз со всем своим боезапасом. Но он шел рядом с другом, поддерживая будто свинцом налитой чемодан.

Медведев шагал тренированной упругой походкой. Совсем не так давно могла ли ему прийти в голову мысль, что по собственному желанию, по собственной настойчивой просьбе вновь расстанется с родным кораблем, как пришлось расстаться в первые дни войны?

В то недавнее, но уже кажущееся таким далеким время сошли на берег, по всему флоту, моряки-добровольцы, двинулись навстречу тяжелой гари, плывшей от мирных рыбачьих поселков, подожженных врагом. Они спешили вперед в грохоте пропеллеров воздушных вражеских армий, навстречу парашютным десантам врага, оседлавшим горные дороги, навстречу гитлеровским ордам, хлынувшим к нашим заполярным портам.

Тогда Красная Армия плечом к плечу с морской пехотой отбросила эти отборные фашистские части, заставила врага забиться в базальтовые щели, залечь под защитой скал. И он, командир катера Медведев, шагал с винтовкой-полуавтоматом в руках, сражался в сопках, делал все, что мог, для победы.

Но какое счастье было прочесть однажды, в тусклом свете землянки, приказ об отозвании его, старшего лейтенанта Медведева, обратно на корабли, хотя и на суше крепко сошелся он с новыми боевыми друзьями!

Счастьем было опять ощутить под ногами шаткую палубу, которая моряку кажется устойчивее гранита. И вот сызнова уходит он в сопки, все дальше и дальше от своего корабля…

— А ну-ка, Кульбин! — сказал Медведев, свободной рукой подхватывая чемодан из рук покачнувшегося от усталости радиста.

— Товарищ старший лейтенант… — слабо запротестовал Кульбин.

— Ладно, не рассуждать! Увижу, что вы отдохнули, тащить эту тяжесть не буду.

Он взял аккумуляторы из рук Кульбина.

Агеев вдруг остановился, откинул капюшон плащ-палатки, сдернул с головы подшлемник. Медведев тоже снял фуражку, опустив свою ношу на камни.

Рядом с чуть заметной тропой, полускрытая кустами черники, лежала измокшая, почти потерявшая форму бескозырка с выцветшей надписью на ленте «Северный флот», а немного поодаль — ржавый, наполненный водой германский стальной шлем. Широкий ребристый край второго, пробитого пулей шлема зеленел рядом.

Какая драма разыгралась на этих голых норвежских утесах? Как попала сюда бескозырка десантника-североморца? Где тлеют кости участников неведомой драмы? Загадка! Может быть, разведчик, проникший во вражеский стан, застигнутый врасплох, бился здесь с егерями, дорого продавая свою жизнь, и сорвался, упал в пропасть? Путники знали одно: он не мог сдаться в плен, поддержал честь воина Северного флота.

— Когда-нибудь после разгрома врага здесь памятник поставят неизвестному советскому моряку! — тихо, торжественно сказал Медведев.