Орлы и ангелы

Мне было трудно, чертовски трудно делать вид, будто я совершенно спокоен. На столе больше не было ничего, на что я мог бы отвлечься, кроме салата из помидоров, но помидорами занималась Джесси: она выкладывала из листиков базилика нечто вроде венка. Я отдал бы все на свете за возможность хотя бы на секунду заглянуть в ее мысли, разобраться, в какой мере она сама осознает значение того, что рассказывает. Намеренно ли она или хотя бы полуосознанно развила в себе удивительную способность сохранять в памяти и воспроизводить информацию, не задаваясь неизбежными вопросами и не снисходя до мотиваций с интерпретациями, — и это при том, что речь шла о событиях, в какой-то мере знакомых даже ей, пусть по отрывочным упоминаниям в газетах, по радио и телевидению. Определенно я знал лишь одно: мне ни в коем случае нельзя выдать своего интереса к тому, что она рассказывает, если я не хочу, чтобы она немедленно замолчала. Значит, следовало сохранять спокойствие, а вовсе не (смахнув салат со стола) сорваться на крик: Джесси, ты видела Франко Симатовича, видела человека, фотографии которого не существует на свете и за одно только словесное описание которого Гаагский трибунал выплатил бы целое состояние!

Фрэнки и с Россом поздоровался, сказала она. А ко мне нагнулся, сунул мне два пальца под подбородок и говорит: ну, малышка, как тебе тут у нас нравится? Я отпрянула, а Росс сказал: мистер Фрэнки, этой женщине двадцать три с половиной года, и она — особа воспитанная. Фрэнки сразу же извинился и сказал, что я со своим заданием, конечно же, справлюсь. Росс всегда был на моей стороне.

Да, сказал я, мне это известно.

Потом они раскрыли скоросшиватели и развернули карты. Я поняла, что им сейчас не до меня. Я пошла прогуляться, а два тигра шли следом. Воняло здесь так же, как в аэропорту. Окна во всех домах выбиты, и нигде ни души. Солнце вышло, я свернула в какой-то проулок и увидела цветущий сад. Тигры встали слева и справа от входа и устроили шоу со своими винтовками. В саду росли деревья с большими бледно-зелеными листьями, а под ними большие качели. Я хотела сесть на качели, но увидела, что там лежит большая собака. Ее тело было чудовищно изуродовано. Язык вывалился из пасти, лапы отсутствовали, и прямо из меха торчали белые кости. И все тело обсели пестрые стрекозы.

Она опять начала скрести себе голову, я ей не мешал, я только радовался тому, что накануне вечером обстриг ей ногти.

Ты можешь себе представить, спросила она, куда подевались лапы?

Я мгновенно прикинул, не придумать ли какую-нибудь сказочку или басенку или просто историю, в которой фигурировала бы мертвая собака без лап. Например, бегала, бегала и лапы стоптала. Но нет, мне не пришло в голову ничего путного.

Думаю, осторожно начал я, лапы ей отрезали.

Да, сказала Джесси, я тоже так думаю. Я сразу же вернулась к гостинице. Про собаку ничего не рассказала. Не хотела никого расстраивать.

В разговоре возникла пауза. Джесси зависла, как компьютер, — теребила волосы, скребла голову и не могла отделаться от воспоминаний о мертвой собаке; я понимал, что сейчас она думала о ней, и только о ней. Я раскрыл меню и углубился в изучение того, что предлагалось нам на десерт.

Горячая клубника со взбитыми сливками, задумчиво сказал я. Винное желе с фруктами.

Переговоры свои они все равно уже закончили, сказала Джесси. Фрэнки исчез. Перед гостиницей стоял длинный автомобиль с тонированными стеклами, а сев в него, я обнаружила, что ничего не видно и изнутри. Да мне все равно ни на что в этом городе смотреть больше не хотелось. Росс сел напротив меня, мы покурили, роняя пепел повсюду, только не в пепельницу. Поездка растянулась на целую вечность.

Баварский крем, сказал я.

Дом был, вообще-то, школой, сказала Джесси, вокруг дома стояли взрослые мужики. В лыжных масках и ковбойских шляпах, видок смехотворный. Росс объяснил мне, как пройти, и сунул в руку огромную корзину винограда. Мне надо было войти, а остальные должны были оставаться снаружи.

Виноград в шоколаде, сказал я кстати.

Почти все время я шла по одному и тому же помещению, сказала она, и сотни людей смотрели на меня снизу, с пола, мужчины, женщины, дети. Кто-то раскидал их по полу, как колоду карт.

Я отвел глаза от меню и посмотрел на Джесси: было так странно осознать, что в этой головке таятся картины, известные мне по отчетам международных организаций, специализирующихся на нарушении прав человека.

Это ведь были документы, спросил я. Паспорта, удостоверения личности, водительские права — то, что обычно носят в бумажниках, не правда ли?

Один раз я остановилась взглянуть попристальней, сказала Джесси. У меня возникло такое странное чувство. Я вынула собственное удостоверение и швырнула его к остальным, лицом вверх. Потом, на границе, его хватились. Росс очень сердился.

Могу себе представить, сказал я.

Вокруг лежали и другие вещи. Бейсбольные биты, на которых было вырезано слово «Cestitamo». Знаешь, что это значит?

«Добро пожаловать», сказал я.

Да, точно, сказала она. Ты что, владеешь языками?

Гм, ответил я.