Орлы и ангелы

Много, слишком много полиции. Делаю крюк через Фольксгартен, обхожу стороной Дворец правосудия и выхожу на площадь Шмерлинга с противоположной стороны. Руфус как-то сказал, что австрийская политика имеет не большее значение, чем возня ребятишек на пляже, швыряющих друг дружке в глаза горсти песка. Сейчас я начинаю понимать, что он имел в виду. Даже если Хайдер собственной персоной войдет в состав правительства, максимум того, на что он окажется способен, будет выглядеть раздачей рождественских подарков бедноте по сравнению с тем, что постоянно и непрерывно разворачивается за кулисами мировой политики.

Встаю в тени Дворца правосудия таким образом, чтобы, поглядывая на Бартенштейнгассе, видеть вход в контору. Каждый день между двенадцатью и часом младшие партнеры покидают здание, поодиночке и группами, мужчины распускают галстуки, женщины, набросив легкие куртки, распускают по плечам длинные белокурые волосы. Все угощают друг дружку сигаретами. Так заведено, и ничего здесь измениться не может. Тот, кто не использует эти полтора часа для себя, слывет не юристом, а крепостным. Юстиция — это не только профессия, но и стиль жизни.

От Фольксгартена четверть часа пешком до Зингерштрассе; как правило, мы отправлялись туда вшестером или всемером в рубахах с расстегнутым воротом, перекинув галстук через правое плечо. Мы протискивались к Ван Вейнстену на площади Францисканцев — в самую изысканную закусочную на всем земном шаре. Неизменно то одному, то двоим удавалось занять место на обтянутой красной кожей скамье, и тогда можно было побаловать себя карпаччоили как минимум капрезе. Но мне такая удача выпадала не часто. А все остальные в тесноте и давке, в которых отчаянно жестикулирующий сосед запросто мог вышибить у тебя из рук трамеццини, не столько утоляли голод, сколько курили. Если же нам хотелось покоя и полноценного обеда, мы шли в другую сторону — в «Ск алу» на Нойбаугассе, усаживались в кресла работы Рене Хербста и говорили о том, как хорошо уклониться от визита к Ван Вейнстену, как хорошо не толкаться среди рекламщиков и прочих идиотов того же сорта. Хозяин «Скалы» знал каждого из нас по имени и подавал по желанию как изыски итальянской кухни, так и туземный шницель.

Ожидая, поглядываю на свое отражение в окошке автомобиля. Утром я гладко зачесал назад волосы и вытряс брюки. Футболка у меня черная, а значит, в некотором роде чистая; лицо такое, что от него отскакивают чужие взгляды. Единственное цветное пятно во всем моем облике — пачка «Мальборо», красный уголок которой выглядывает из брючного кармана, словно я запихнул туда свое сердце. Чего мне определенно недостает, так это темных очков, но тут уж вина Жака Ширака — из-за его вечных остановок у меня не было времени купить себе новую пару на какой-нибудь из центральных улиц.

Первым, кого я вижу, оказывается Кай: я сразу же узнаю его, к тому же он в одиночестве. Машиной, тонированное стекло которой послужило мне зеркалом, является черный «БМВ», я облокачиваюсь на капот, прежде чем окликнуть Кая. Он оборачивается, сперва недоумевающе, потом рассерженно, покачивая в руке портфелем. Я окликаю его еще раз. Он видит меня и узнает, хотя и не сразу; я и пальцем не шевелю, предоставляя ему перейти дорогу ко мне навстречу. Засовываю обе руки в карманы и смыкаю кисти в кулаки на пухлых скатках денег.

Макс!!!

Интонация, когда он произносит мое имя, точь-в-точь, как у Руфуса. Мы стоим друг против друга, и я гляжу на его солнцезащитные очки, в которых отражается вся улица. Туристический автобус проезжает по его лицу вглубь головы, становится крошечным и пропадает из виду, кто-то прогуливается на заднем плане, синее небо и черепичные крыши взаимодействуют, образуя множество арок и углов, а на переднем плане нахожусь я, точно так же подавшись вперед, как и все остальное, и вдобавок со слишком длинным носом.

Кай поднимает правую руку, чуть отведя кисть, мы легонько состукиваемся запястьями, оба разом топыря пальцы. Он смеется, зубы у него по-прежнему безупречные.

Что ты здесь делаешь, интересуется он.

Не нужный мне вопрос, на него у меня не заготовлено ответа.

Решил заглянуть, говорю.

Слышал, говорит Кай, что ты соскочил с поезда. Макс, дружище, нам всем стоило бы последовать твоему примеру, пока не поздно, а?

Я пожимаю плечами.

Ох, старина, говорит он, мы все только о том и думаем, чтобы соскочить. А старики свежи, как утренняя роса, особенно главный, он вообще нас всех переживет. Из сорока пяти сотрудников в ближайшие пятнадцать лет примут в младшие партнеры в лучшем случае одного человека.

Я чувствую облегчение, он несет такой вздор, что, судя по всему, его и впрямь достало.

Послушай-ка, говорю, давай заглянем в «Скалу».

Не-а, врастяжку говорит он, пожалуй, не сегодня.

Что, спрашиваю, нет времени пообедать или как?

Я его подловил. Теперь он прячет руки в карманы, а я, наоборот, вынимаю.

Хорошо выглядишь, говорит. Борода тебе идет, похож на рекламу сигарет «Галуаз». Помнишь эту — Liberte Toujours. [28]

Он смеется.

А чем вообще занимаешься, спрашивает.

Ничем, отвечаю.