Орлы и ангелы

Сидит этот тип в нескольких метрах отсюда, на единственном стуле, вынесенном из кафе на тротуар, неловко пристроив на колено чашку кофе с молоком. Старый зануда, в такую-то жару ему не жаль ни дыхания, ни слюны, лишь бы сделать замечание. Один из тех, кто самому черту будет советовать, как половчей поворачивать его на жаровне. На тротуаре у его ног стоит кожаный саквояж.

Охлаждаю лицо и разболевшуюся ногу о дверное стекло. В голове у меня все кипит и клокочет, словно там находятся две реторты, в которых сжигают остатки мозга, вырабатывая энергию движения. И вот на этом ресурсе мне нужно дотянуть до ближайшей работающей заправки. А потом обратно.

Ах ты, бедный. Ведь красавец-пес, а так отощал.

Старик говорит с акцентом, который я не могу идентифицировать: раскатистое «р», слишком краткие гласные и слишком мягкие согласные. Поворачиваюсь. Пес уже ластится к старику, словно встретил знакомого, кивает головой и виляет хвостом, а старик, подальше отведя руку с кофейной чашкой, другой рукой гладит Жака Ширака так, что тряпичные уши взлетают в воздух. Задаю себе вопрос, у кого из нас галлюцинация — у меня или у пса. Встретив мой взгляд, старик прижимает локти к туловищу. Пес садится наземь.

А что вам, собственно говоря, понадобилось в супермаркете, причем так безотлагательно, спрашивает старик.

Закатывает рукава рубашки; тощие предплечья в розовых пятнах, как будто под тонким линяющим слоем человеческого проступает свиная кожа. Волосы у него слишком длинные, темные, тронутые сединой только на висках. Они достают до плеч.

Прохожу мимо него в кафе и срочно требую кофе. Вообще-то, это не кафе, а магазинчик, такой крошечный, что не повернуться. Тем не менее здесь есть практически все. Кроме табачных изделий. С чашкой в руке прислоняюсь к дверному косяку.

Сигареты, отвечаю.

А мне всегда казалось, говорит он, что в Австрии сигаретами в супермаркетах не торгуют.

Это «БИЛЛА», говорю я медленно и чрезмерно внятно, там, сразу как войдешь, киоск есть.

Позвольте вас выручить, говорит он.

Достает из кармана нераспечатанную пачку сигарет с фильтром, протягивает мне. Я срываю целлофановую обертку.

Может, я у вас несколько штук куплю, спрашиваю.

Да забирайте себе все, говорит.

Выуживаю из кармана брюк банкноту в пятьдесят шиллингов, она скручивается у меня под пальцами в спираль, норовя восстановить форму трубочки. Вижу, что старик это заметил. По его морщинистому лицу растекается привычная улыбка — она знает свою дорогу, в отличие от улыбки на лице у молодого человека, которой каждый раз приходится прокладывать себе путь заново.

Оставьте, говорит, берите так. Сам-то я не курю.

Он второй человек в моей жизни, угощающий сигаретами, хотя сам и не курит. Первой была Клара.

Может быть, вы окажете мне ответную любезность?

Резко отступаю вглубь лавки, выпиваю кофе и возвращаюсь на улицу. Старик держит саквояж на коленях, достает оттуда одну сласть за другой и скармливает Жаку Шираку; судя по всему, он отлично экипирован. Я ухожу, пес не пускается следом; я преисполнен решимости не подзывать его даже свистом.

Послушайте, кричит мне вслед старик, мне всего-то и нужно найти одну улочку.

Я останавливаюсь, проклиная себя за навыки вежливости, приобретенные в детстве.

Как называется улочка, спрашиваю.

И слишком поздно соображаю, что соответствующую справку он мог получить и у продавщицы.

Рёмергассе, говорит он.

Я закрываю лицо руками.

Да что с вами, спрашивает он.

Какой номер дома?

Двадцать один, говорит он.

Это я мог бы угадать заранее. Уже долгие недели все вокруг меня, включая любую мелочь, вертится по одной и той же строго предписанной орбите, а у меня всякий раз не хватает времени к этому приспособиться.

Что ж, пойдемте, тихо говорю я ему.

Когда он наклоняется поставить чашку на тротуар, крышка его саквояжа раскрывается, и я вижу в глубине металлически поблескивающий предмет. Блюдце и ложка тренькают, коснувшись земли, старик распрямляется, лицо его после наклона налилось кровью.

Откуда вы, спрашиваю.

А вам какое дело, любезно отвечает он.

Вы определенно не из Вены, говорю. Но и через границу Евросоюза вас бы с ТАКИМ багажом не пропустили.

Удивительно, что вы так хорошо информированы, говорит он. Информация — это главное. Куда главнее денег, любви и сигарет.

Мы пускаемся в путь; идти ему еще тяжелее, чем мне, через несколько шагов я беру у него саквояж. Полвечности уходит у нас на то, чтобы пройти по переулку под гору, но у меня нет ни малейшего желания поддержать его покрытую свиной кожей руку.

Пока я отпираю, он стоит прислонившись к стене, потом, в абсолютно темном буфере между первыми и вторыми воротами я слышу у себя за спиной его кряхтенье.

Минуточку, говорю я.

Мы бочком пробираемся мимо зеленой «асконы», я извлекаю из зарослей единственный стул — металлическую конструкцию, покрытую тонким налетом ржавчины, — и ставлю под каштан. Старик тяжело опускается на сиденье.

Это ведь машина Лизы Мюллер, спрашивает он про «аскону».

Не сразу я понимаю, что он имеет в виду Клару.

Вы с места в карьер задаете серьезные и коварные вопросы, говорю я.