Орлы и ангелы

На следующей парковке выпускаем пса, он сразу же скрывается во тьме, и я слышу, как жидкое дерьмо из его кишечника под напором газов хлещет в сухую траву. Хожу туда-сюда, чтобы размять ноги, закуриваю, смотрю на созвездие Кассиопеи, раскинувшееся по небу большой буквой М. М — как «Макс». Клара вышла из машины, встала у открытой пассажирской двери и переодевается за нею: на смену юбке и высоким сапогам приходят джинсы и кроссовки.

Слева от нас, над самой линией горизонта, ночная тьма начинает выцветать, как поношенные джинсы. Клара, тоже заметив это, принимается ерзать на сиденье. Пока она сидит рядом со мной, без наушников и микрофона на шнуре, я замечаю, какая она, собственно говоря, молодая. Даже моложе Джесси — вот именно, Джесси, — та была пятью годами старше. Ее руки на руле кажутся крошечными, и на какое-то мгновение меня посещает пугающая мысль о том, что человек с такими маленькими руками едва ли способен выжить в этом мире.

Поговори со мной, просит она.

Лезу в саквояж, на который поставил ноги. Он полон вещами Клары, я знаю любую, а кое-какие надевал и сам. Одежда в саквояже чиста и тщательно сложена.

В боковом кармане, говорит она.

Я нахожу свой кокаин, граммов сто в общей сложности, пригоршня разноформатных упаковок из-под желательной резинки.

Безупречная логистика, говорю. В порядке вознаграждения я помогу тебе выбрать тему для беседы. Может быть, объяснишь, что ты затеяла?

Не-а, отвечает. Но задавался ли ты когда-нибудь вопросом, что они там, в Бари, делали?

Кто, спрашиваю.

Я о семейном бизнесе твоей Тусси, говорит.

Вечно ты преподносишь мне сюрпризы, отвечаю. Просто не знаю, что и подумать: то ли ты такая смелая, то ли такая тупая.

А почему, спрашивает она. Из-за того, что я копаюсь в делах контрабандистов-любителей?

Какое-то время наслаждаюсь панорамой, открывающейся слева, и лишенным какого бы то ни было настроения шумом мотора.

Нет, говорю, из-за того, что ты расходуешь свой помоечный словарный запас, говоря о вещах, к которым не имеешь права прикасаться даже с благоговейным трепетом.

Я малость полазила по Сети, говорит она, и наткнулась на статью под таким заголовком: «Итальянская береговая охрана приобретает катер-перехватчик за два с половиной миллиона марок в пересчете на немецкие деньги».

Интересно, говорю.

В Южной Италии, объясняет. Он патрулирует побережье от Бриндизи до Бари.

Ну и на черта все это тебе?

Я рассказала профессору о твоем убийстве.

Это было не умышленное убийство, говорю, а покушение на умышленное убийство в сочетании с убийством по неосторожности.

Он очень разволновался, говорит. В особенности когда я дала ему послушать кассету с рассказом о Бари.

Спасибо, говорю я, польщен, это и моя любимая кассета тоже.

Ему понадобилась подноготная. Фройляйн Мюллер, сказал он мне, вы на верном пути.

Тогда все в порядке.

Лишь одно меня тревожит.

И что же это?

Знаешь ли, говорит, эти твои россказни могут оказать на тебя терапевтическое воздействие, и в результате ты войдешь в норму раньше, чем я подготовлю диплом.

Наперегонки со временем, замечаю.

Нет, серьезно говорит она. Я меж тем выяснила, кто ты такой. У тебя в конторе мне рассказали, что ты вот-вот должен был стать одним из виднейших юристов-международников во всей Европе. Что вместе с коллегами из Франции и Польши ты разработал правовую основу расширения на восток.

Ах вот как, улыбаюсь я. Значит, Мария по-прежнему влюблена в меня.

Такой, как ты, говорит Клара, если и выдохнется, то только на время.

Послушай, милая, отвечаю, это все прошло и быльем поросло. Единственный для меня способ подвести тебя заключается в скоропостижной смерти.

Оно бы как раз недурно, говорит, я ведь могла бы написать и об этом. Но, поверь мне, до этого дело не дойдет. Я в таких вещах разбираюсь, это материал первого семестра. Скорее всего, ты в ходе рассказа избудешь комплекс вины перед твоей покойной Тусси и взыграешь по новой.

У меня начинают чесаться руки и ноги, как будто коридоры моего тела стали столбовой дорогой для полчища муравьев, мне отчаянно нужно чем-нибудь заняться. На горизонте уже отчетливая светлая полоса, ночь отдирает жирную черную задницу от земли, медленно, как от липкого стульчака. Выжидаю еще пару мгновений, думаю, не сказать ли мне что-нибудь, но губы у меня онемели и окоченели и отказываются складывать слова и слоги. Поэтому я хватаюсь за баранку и резко дергаю ее на себя.

Машину заносит, она мчится наискось через все три полосы. Лицо Клары искажено ужасом, один глаз оказывается почему-то заметно выше другого. Она выворачивает руль в другую сторону, слышится глухой удар — это Жак Ширак грохается изнутри о стекло. Она кричит, и ее крик дисгармонирует со скрежетом тормозов. Я гляжу в окошко. Лес, холмы, крыло машины, дорожная полоса — все в мгновение ока проносится передо мной, пока автомобиль не останавливается на крайней полосе. Разумеется, он развернут в нужную сторону, да и вообще с нами ровным счетом ничего не случилось.