Орлята

…Вначале они вели бой все впятером, потом их осталось четверо, потом — трое. Они медленно отступали, перебегая от дерева к дереву. И Саша тоже перебегал от дерева к дереву и все стрелял и стрелял короткими очередями. Автомат трясся в его руках, в ушах звенело. Он ругался яростными, злыми словами и не слышал сам себя. Стреляные гильзы бесшумно падали в траву.

Потом Саше показалось, что он остался один. Справа и слева еще гремели автоматные очереди, но те двое либо уже погибли, либо он просто потерял их из виду.

Сколько прошло времени? Саша не знал. Может быть, два часа, а может быть, десять минут. В бою никогда не знаешь, сколько прошло времени.

«Еще немного, еще…» — говорил он себе.

Было жарко, на гимнастерке медленно расплывались темные пятна пота.

Сколько же все-таки прошло времени?

Он перезарядил диск и подумал, что теперь уже не стоит экономить патроны.

Выстрелы стали реже. Саша понял, что немцы окружают его. Они действовали осторожно и расчетливо. Они медленно обходили его, и скоро кольцо должно было замкнуться.

Пожалуй, еще можно попытаться уйти…

Но он продолжал по-прежнему отстреливаться и перебегать от дерева к дереву. Он знал, как дорога для отряда сейчас каждая минута.

Еще немного, еще…

Потом наступила короткая передышка. Кольцо замкнулось. Только далеко слева ухали гранатные взрывы.

Немцы что-то кричали. Может быть, они предлагали сдаваться.

Саша поднял голову и посмотрел на небо. Солнце уже стояло высоко — над самой головой. Значит, все же прошло немало времени…

Он вытер рукавом пот со лба, вынул гранату и стал ждать.

Отряд уходил все глубже и глубже в лес. И чем дальше уходил отряд, тем слабее становилась там, позади, далекая перестрелка. Выстрелы звучали все реже. А потом стало совсем тихо.

Двадцать пять человек молчали и продолжали упорно идти вперед.

И. Туричин ДВЕ БУКВЫ

Два танка из прорвавшегося в тыл фашистам соединения генерала Доватора, сердито рыча и переваливаясь через пни и кочки, двигались лесом.

Передний танк вел старшина Иван Мороз — танкист опытный, водивший свой танк по песчаным сопкам у озера Хасан. Лицо его с глубокими морщинами было зимой и летом одинаково темным, обветренным и обожженным. Над хмурыми карими глазами нависли рыжеватые клочкастые брови. Старшина Мороз был настоящим солдатом, скорым и на дело и на шутку. О таких говорят в народе: шилом бреется, дымом греется. На гимнастерке его горели два боевых ордена.

Другой танк вел сержант Алеша Сенцов — молодой, голубоглазый, с ямочкой на подбородке, застенчивый парень. Перед самым началом Великой Отечественной войны он окончил школу шоферов и в первые же дни переквалифицировался в водителя танков. Алеша мечтал о подвиге, был влюблен в старшину Мороза, старался во всем подражать ему, даже говорил с хрипотцой, как старшина.

Был конец ноября. Лес порыжел от опавших листьев. При каждом порыве ветра с полуобнаженных деревьев брызгал жаркий дождь. Прямо на раскисшей лесной дороге росли грибы. Их никто не собирал. Они оседали на землю огромными мокрыми блинами.

Алеша вел свой танк, как было приказано: по следу впереди идущего. Из-под гусениц выползала нарезанная на кирпичики темно-коричневая земля. Будто танк раскладывал на дороге крупные буханки хлеба.

Алеша родился в Москве, мальчишкой жил на даче недалеко отсюда, возле Рузы. И вот сейчас он вел машину по родному Подмосковью, узнавая и не узнавая его. Танки шли в разведку. Дикой и нелепой казалась сама мысль о том, что рядом, в Рузе, фашисты. Их танки, их пушки, резкая картавая речь, звонкие каски, короткоствольные автоматы. Нелепо и обидно. Как же так могло случиться, что их пустили сюда, под самую Москву?

Но Москва выстоит! А фашисты… Алеша поиграл желваками на скулах. «Фашистам — могила!»

Танки вышли из леса. Старшина прибавил скорость. И Алеша прибавил.

Впереди показалось село.

«Это и есть, верно, Иваново, — подумал Алеша. — Старшина решил проскакивать».

Они влетели в село, разбрызгивая в стороны мутные лужи. Внимательно вглядывались в смотровые щели. Пулеметчики были наготове.

В центре села, на грязном перекрестке, старшина Мороз остановил свой танк, но мотора глушить не стал. Рядом с танком старшины Алеша поставил свой. Откинулись крышки люков. Старшина высунулся.

— Вроде тихо.

Из ближайшей избы выглянула старуха. Ошеломленно уставилась на алые звезды на броне и алые звездочки на шлемах.

— Что, бабушка, глядишь? Не узнаешь? — ласково спросил старшина.

Старуха всплеснула руками.

— Родименькие! Да отколе ж вы взялись? Неужели конец супостату? Конец проклятому? — она заплакала, засморкалась в старый серенький выцветший передник.

— Еще не конец, бабушка, но скоро будет. Немцев в селе много?

— Нету… Набегають, изверги. Поберут чего под руку попадет. Все в лесу прячем. Да разве всю жизнь в лесу упрячешь? На вас надежда, солдатики.

— Не сумлевайся, — строго ответил старшина.

— Чичас я, чичас, — старуха торопливо ушла в избу, вернулась с глиняной крынкой. — Пейте вот. Молочко. Пейте, родимые. Чай, вам на войне не густо перепадает молочка-то попить!