Орлята

— Ты, Пашка, бузу не затевай, — не поднимая головы, недовольно проговорил предревкома. Ему было досадно: работы и так по горло, неотложные дела, а тут отрывают по пустякам — и кто? Собственный братишка-сорвиголова. И, уставший от бессонной ночи, которую пришлось провести в шахте, добывая уголь, председатель ревкома продолжал: — Дети в том приюте нерусские, понятно вам? Их отцы — бельгийцы, англичане, французы — работали у нас в России, а потом убежали с буржуями или убиты при защите власти капитала. По законам революции мы будем защищать этих сирот. Дети не виноваты, они тоже люди и хотят есть.

Но Пашка не сдавался:

— Мы получаем четверть фунта макухи в день, а они едят белые булки! — с негодованием проговорил он.

— И молоко пьют, — пискливо добавила Верка, но, испугавшись сердитого взгляда старшего брата, юркнула за спину Пашки.

— Это еще ничего — молоко! — выкрикнул Колька Штейгер. — Они богу молятся. У них Иисус есть, сам видел!

— Пускай буржуйчики поживут так, как мы живем, — громким голосом предложил Мишка Аршин, самый старший и самый маленький из ребят. За небольшой рост его и прозвали Аршином. Характер у него был довольно коварный — усвоил привычки отца-артельщика. Он всегда бил по самому больному.

Вот и сейчас с гневом заявил — Вы только поглядите, как наш Пашка живет, у собаки конура лучше. Зачем же издеваться над человеком?

— Не признаем! — заявил Колька Штейгер.

— Не признаем, — поддержал Пашка, бесстрашно глядя в лицо брату. — Если вы не освободите буржуйское имение, мы сами его освободим. — Тут он вспомнил, как взрослые рабочие говорили на митингах, и добавил: — Своею собственной рукой освободим!

— Значит, вы не подчиняетесь законам пролетарской власти? — сурово спросил Петр.

В спор вступил Володька Дед, прозванный так за сиплый голос и густой белый пушок, покрывавший круглое детское лицо. Володька был самым сильным из всех рудничных ребят, он без труда выжимал пудовую гирю и мог побороть самого Пашку, если бы не был по характеру добродушным и безответным. Но сейчас справедливый Пашкин протест задел и его мягкое, незлобивое сердце:

— А почему вы буржуям помогаете? — спросил Володька у председателя ревкома и решительно вытер губы рукавом.

— Да кто вам сказал, что они буржуи? — заметил смеясь один из членов ревкома, углекоп. У него только зубы белели на черном лице, потому что он тоже пришел сюда после работы.

— Буржуи, факт! — выкрикнул Мишка Аршин. — А еще у них генерал есть.

— Какой генерал, что вы, хлопцы, выдумываете? — с усмешкой возразил председатель ревкома.

Но Пашку обмануть было трудно: он сам — и не раз — подкрадывался к помещичьему дому и заглядывал в окна. Видел ребятишек-буржуйчиков, и генерала видел, и видел, как молоко буржуи пьют, и слышал, как на музыке играют «Боже, царя храни». И Пашка сказал:

— Я сам лично видал генерала. У него картуз в золоте и на рукавах золотые полоски.

— Да то, наверно, швейцар.

— И вовсе не швейцар, а русский. Он по-нашему разговаривает, и у него настоящее ружье есть.

— А еще у них мадмазель живет! — выкрикнула Верка из-за спины братишки и добавила: — А генерал глухой.

Председателю ревкома жаль было своих ребят. Вот стоят они перед ним — худосочные, с изможденными, желтыми от голода лицами, немытые, почти все босиком, а на дворе уже начались заморозки. У Пашки на ногах рваные чуни, а на голове надето что-то такое, чему и названия не придумаешь, какой-то колпак с дырами, сквозь которые пробивались огненные вихры. Когда-то колпак был картузом, но когда это было, не помнил ни Пашка, ни сам картуз.

— Поймите вы, дурьи головы, пролетарская гордость не позволяет нам обижать детей других народов. И так говорят про нас буржуи, что рабочие только способны грабить и никогда не смогут создать рабоче-крестьянское государство. Но мы создадим его, построим новую жизнь, и в ней будет счастье для всех людей, особенно для вас, ребятишек.

— Спасибочки! — решительно возразил Пашка. — Спасибочки на добром слове: нам уже обещали коммуну. Мы требуем убрать буржуйчиков из имения, иначе мы сами освободим буржуйский дом… своею собственной рукой!

Гнев его был так силен, что требовал таких же сильных слов. Сама неопалимая Пашкина правда требовала слов необыкновенных. И Пашка обернулся к своим, спросил грозно:

— Правильно я говорю про буржуев?

— Верно! Правильно!

Улыбка сошла с лица председателя ревкома.

— Идите, хлопцы, по домам и не бузите. А то я по-отцовски надаю вам подзатыльников. Потерпите, дайте с делами разделаться — создадим вам коммуну.

А детей заграничных трогать запрещаю, строго-настрого запрещаю. Мы с детьми не воюем, наоборот, мы будем их защищать!

Пашка сорвал с головы свой колпак и так хватил им об пол, что пыль взметнулась.

— А мы не согласны! Они будут на музыке играть, а мы голодные. А ну, хлопцы, айда за мной!