Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник)

– Спасибо, – говорю. – Вот только о помощи просить не нужно. Такая организация, как ваша, помощи не просит. Требует. И правильно, кстати, делает…

– А вот за это спасибо, – отвечают. – Тогда, раз уж у нас с вами такой консенсус вырисовывается, не могли бы вы немедленно подъехать к Экспоцентру. Именно немедленно. Ситуация того требует, простите. Причем, настоятельно. Мост там пешеходный знаете?

– Знаю, – говорю. – А что случилось-то?

– Приедете, все объясним, – хмыкают. – По телефону долго и ни к чему. Да, кстати, там оцепление. Скажите номер и марку машины, чтоб пропустили.

– «Лендровер Дискавери». Цвет – мокрый асфальт. Номер такой-то.

– Спасибо, – говорят, – принято. Когда вас ждать?

– Да минут через пятнадцать-двадцать, – отвечаю. – Я еще водителя не отпустил.

– Это в полвторого ночи? – удивляются.

– Работа у него такая, – жму плечами. – Оплата его устраивает…

На другом конце провода хмыкают.

– Хорошо. Ждем…

И трубку повесили.

…Когда мы с Вовкой подъехали к этому мосту, там, и правда, оцепление стояло, хоть и жидкое.

Менты.

Пропустили – без звука.

Вылез из машины, ко мне тут же подходит какой-то мужик в гражданке.

– Дмитрий? – спрашивает.

– Он самый, – отвечаю.

– Пойдемте. Вас ждет полковник Воронин…

И рванул скорым шагом, чуть ли не бегом.

Я – за ним.

Ладно, думаю, посмотрим на этого полковника…

Он оказался тоже в гражданке.

Большой, жилистый.

С холодными глазами профессионального убийцы.

Фига себе, думаю, спасатель…

Но он мои сомнения довольно быстро развеял.

Просто протянул руку и представился:

– Полковник Воронин. Федеральная служба охраны.

– Здрасьте, – говорю. – А зачем тогда эмчеэсовцем представлялись?

Он только плечами пожал.

– Звонил вам не я, – говорит. – Просто пока вы ехали, руководство операцией передали мне. Ситуация немного изменилась, понимаете ли…

– Вот здорово, – хмыкаю. – А что это за операция такая? И какое к ней отношение имеет, извините, моя скромная персона?

…Я до этого момента думал, что про русский мат все знаю.

Не первый год на свете живу.

И не только в столице.

По провинциям всеразличным помотаться пришлось и с чиновниками пообщаться разнокалиберными.

Да и по рыбалкам поездил.

По таким деревням, где матом не ругаются, а разговаривают.

Ан нет.

Век живи – век учись.

Жалко, диктофона с собой не было.

Времени бы на расшифровку не пожалел…

Когда он проматерился и закурил, глаза у него стали заметно светлее.

И даже, я бы сказал, – добрее.

Если к таким глазам вообще применимо подобное определение.

– Вон там, – говорит, немного успокоившись, – на перилах моста сидит ребенок. Дитятко, блядь. Девятнадцати лет от роду. И собирается кончать жизнь самоубийством. А папа у этого дитятки…

И называет фамилию.

Тут даже я присвистнул с уважением.

– Здорово, – говорю. – Хороший мальчик. Или девочка. И что ваше ведомство здесь делает, мне тоже, вроде как, стало понятно. А вот что здесь делаю я, не объясните идиоту?

– Объясню, – усмехается. – Тебе такой рок-коллектив знаком?

И произносит название группы.

У него, кстати, – неплохо получается.

Конферансье, блин.

– Знаком, – говорю, – естественно. Даже дружим. Я этого, в общем-то, и не скрываю…

– Так вот, – кивает, – и хорошо, что не скрываешь. Дитятко решило влюбиться в их солиста. И спрыгнуть с мостика, потому как любовь безответна. Въезжаешь?

– Въезжаю, – морщусь. – Только все одно не могу понять: я-то здесь нафига?

Тут он взвыл буквально:

– Да на гастролях они, понимаешь?! Все! Включая продюсера! В Сибири! Иначе бы уже давно вокруг моста маршировали! Строем! И пели бы хором, лишь бы эту дуру несчастную оттуда снять!

– Так, – говорю. – Понятно. Ну, а моя-то роль?

Тут он подуспокоился.

– Понимаешь, – чешет переносицу, – с ней сейчас психолог работает. Пытается что-то сделать. Так она, как узнала, что они на гастролях, – тебя назвала. Видела, говорит, с ними постоянно. Приезжали вместе. Уезжали тоже не порознь…

– Информированный, – качаю головой, – ребенок…

– С ее-то, – вздыхает, – возможностями…

Помолчали.

Я сигареты достал.

Закурил.

– Значит… – говорю.

– Значит, надо тебе к ней туда идти, – кивает. – Обещай ей все, что хочешь, вплоть до высокой чистой любви и свадебного кортежа на ближайшей неделе, но сделай так, чтоб эта сука с перил слезла! Иначе – нам всем кранты. И тебе, кстати, тоже. У папочки, как ты, наверное, слышал, – очень дурной характер. Скверный. Такой скверный, что, если б не был он таким высоким начальством, я б ни с ним, ни с его потомством на одном огороде и срать бы не сел. Так что – не забудет…

– Да плевать я, – говорю, – хотел на ее папочку. Восемнадцать тысяч раз, ночью и в дождь. А девку, и правда, жалко. Так что полезу. Только вот свадебный кортеж обещать, извини, не буду.

– Почему? – удивляется.

– Да потому что ты, полковник, в отличие от этой девочки, человек не светский. – Я как-то незаметно для себя с ним на «ты» перешел.

Тут перейдешь.

Ага.

– И что? – смотрит внимательно.

Я жму плечами.

– А ничего. Был бы светский он знал бы, что он однолюб. И женат уже лет пятнадцать. Но ты-то этого можешь и не знать. А вот она, – киваю в сторону моста, – точно знает…