Ориноко

Великолепное и грозное зрелище являла собой флотилия бесшумно скользивших по озеру лодок. Охотники с луками и копьями наготове, всматриваясь в воду, стояли неподвижно, как статуи, гребцы все осторожнее погружали весла, и все это при гробовом молчании. Я с удовольствием наблюдал за их действиями и был уверен — в годину испытаний каждый воин точно так же до конца выполнит свой долг.

Когда мы были шагах в ста от берега, строгая прежде линия охотников в одном месте дрогнула — на правом крыле произошло какое-то движение. Это один из воинов, вдруг резко размахнувшись, изо всех сил метнул копье. Оно с плеском вонзилось в воду и, видимо, угодило в цель — вода вокруг забурлила. И это первое движение вдруг словно сняло чары — оживились и в других лодках. Наш сосед слева слал в воду из лука одну стрелу за другой.

Неподалеку от меня тоже вынырнула усатая морда апии, готовая в следующий миг вновь исчезнуть в глубине. Но прежде чем погрузиться, она описала круг у самой поверхности воды, а я выпустил стрелу. Она вонзилась в жирный бок. Животное метнулось в глубину и скрылось с глаз, но со стрелы тотчас размоталась веревка с поплавком. Мой поплавок был красного цвета. Сначала он понесся к берегу, потом вдруг резко повернул назад и неподалеку от нашей итаубы пересек линию облавы, тут же угодив под вторую линию наших ябот. Там схватили веревку и, подтянув, метнули багры.

— Хорошо! — шепнула Ласана. Она не скрывала возбуждения и явно гордилась мной.

Раненые апии, бросаясь во все стороны, подняли в воде страшный переполох, и все остальные животные в панике бросились наутек: одни в сторону камышей, другие — к середине озера. Но поскольку им поминутно приходилось подниматься на поверхность, а повсюду, и у самого берега и дальше, их подстерегали лодки с неумолимыми стрелками, скрыться и уйти от преследования им было нелегко. Все больше носилось по озеру цветных поплавков, роковых предвестников смерти, и всюду, где они появлялись, вода розовела от крови.

Людей охватил охотничий азарт. Для них, как и для их жертв, речь шла о жизни и смерти. В людях вспыхнул инстинкт первобытных охотников, проявляясь и в лихорадочном блеске глаз, и в напряженном трепете мышц, и в резких движениях. Но более всего меня поражало, производя просто потрясающее впечатление, то, что вся эта драма страстей и инстинктов разыгрывалась в полнейшей тишине. Ни одного восклицания, ни одного звука, ни одного торжествующего клича: животные, погибая, тоже не издавали ни звука.

Когда спустя час охота близилась к концу, уцелело, наверно, и спаслось бегством к середине озера меньше половины животных. Мы принялись собирать добычу, привязывая ее за кормой лодок. Некоторые туши весили пять-шесть центнеров. Чтобы облегчить себе работу, мы буксировали убитых животных к берегу, на мель, но при этом возникли вдруг неожиданные осложнения.

Кровь убитых животных, смешавшись с водой, привлекла массу каких-то рыб из породы хищных, не очень крупных, немного меньше фута в длину, но, несмотря да неказистый вид, невероятно прожорливых. Араваки называли их гумаnote 3. Зубы у них были острые как ножи. Одним молниеносным укусом они вырывали из тела жертвы большие куски и тут же отскакивали в сторону, уступая место другим. Дерзость их не знала предела, они нападали даже на человека, спастись от них можно было лишь бегством.

Вот эти-то маленькие чудовища и собрались сотнями вокруг наших апий, набрасываясь на их туши так, что вокруг вскипала вода. Мы, как могли, отгоняли их палками, но тщетно — они, не обращая внимания на удары и шум, жадно набрасывались на пищу. Место одного-двух хищников, оглушенных палками, тут же занимали пять новых.

Одну из гум, величиной чуть больше пол-локтя, живой выбросили в лодку, и я хотел схватить ее, чтобы лучше рассмотреть вблизи страшные ее зубы.

— Не трогай! — схватил меня за руку Манаури. — Они и на земле кусаются! Многим уже отхватывали пальцы!

— Как же в этом озере купаться? — содрогнулся я.

— Можно только возле берега. К тому же гумы водятся не везде и особенно опасны, когда чуют кровь. Если они нападут на человека вдали от берега, спасения нет…

Вокруг простирался дивный пейзаж, полон сладостной прелести был вид прибрежных пальм, и даже кроткие неуклюжие апии вполне могли сойти за диковинные существа из какого-то сказочного рая, и вот вдруг такая зловещая опасность, дикая прожорливость, при одной мысли о которой стыла кровь.

Отбившись в конце концов от гум, мы привязали нашу добычу к лодкам и оттащили ее в Кумаку. Девятнадцать апий обеспечили весь наш поселок запасами жира и сушеного мяса на много недель вперед. У женщин в течение нескольких дней работы было вдоволь.