Ориноко

Арнака, Вагуру, Арасибо, воина Кокуя и Ласану я пригласил в хижину, чтобы доверительно отдать им последние указания:

— У нас, к сожалению, мало воинов, а испанцы и их союзники — сила внушительная. Надо их обмануть, создав впечатление, что нас значительно больше. Оружия у нас достаточно. Сделаем так. Ты, Арасибо, ты, Кокуй, и ты, Ласана, возьмите по шесть, а то и по семь ружей — Ласана возьмет только охотничьи ружья, которые полегче, — зарядите их холостыми зарядами и встаньте вдоль опушки леса, окружающего Сериму, на расстоянии друг от друга. По моему сигналу — какой будет сигнал, мы еще договоримся — каждый быстро начнет стрелять из всех своих ружей по порядку, чтобы испанцы думали, будто в лесу находятся целые вооруженные отряды. Потом вы быстро перебежите на другие места вдоль опушки, зарядите ружья и снова будете ждать моего сигнала. Во второй раз ружья зарядите по-настоящему, пулями…

— А мы? — вмешался Вагура. — Арнак и я, что будем делать мы?

— Вы со всеми воинами пойдете в Сериму в качестве моего эскорта…

Уточнив детали и сигналы, мы двинулись навстречу решающим событиям.

Было душно. Небо затянули низко нависшие опаловые облака ослепительной белизны. Солнце не проникало сквозь них, зато из этого туманного свода над нами, словно из раскаленной печи, на землю дышало невыносимым зноем. Входя в лес, отделявший нашу поляну от Серимы, я бросил взгляд назад, на хижины. За последние недели они стали для меня родными и близкими. Их мирного покоя и счастья я не позволю нарушить ненавистным захватчикам!

Проходя через лес, я указал на опушке позицию Ласаны, сопровождавшей нас до этого места с Арасибо и Коку ем. Им тоже предстояло укрыться здесь, но Арасибо на пятьсот шагов дальше, а Кокую на тысячу шагов — так, чтобы цепь их как бы полукругом охватывала Сериму.

Я не переставал дивиться спокойствию и хладнокровию Ласаны. Мужественная женщина владела собой не хуже опытного воина. В глазах ее я читал безграничное доверие ко мне.

— Я не обману тебя, Чарующая Пальма! — улыбнулся я.

— Я знаю! — ответила она серьезно, без тени улыбки.

Не слишком ли много я обещал?

В Сериме творилось что-то неладное. Это заметно было издалека. Испанцы и индейцы чаима с оружием в руках рыскали среди хижин. Крики мужчин, плач детей, вопли женщин мешались с резкими словами команд, явственно доносившихся до нас. Испанцы на выбор вытаскивали людей из шалашей и сгоняли их на центральную поляну Серимы. Большинство араваков взирало на это молча, опустив руки, ничего не предпринимая для защиты несчастных.

— Кажется, уже началось! — с горькой усмешкой взглянул я на своих спутников. — Друзья! Кто не переносит запаха крови, пусть лучше сразу уйдет в лес помогать там Ласане. Ну! Здесь будет жарко.

— Белый Ягуар! Ты шутишь! — обиженно проговорил Арнак.

— Мы выдержим любую жару! — выкрикнул кто-то из отряда.

— Веди нас, Ян! Нам не страшны испанцы, здесь наша земля! — добавил другой.

— Я горжусь вами, друзья! Но не забывайте: глаза и уши держать открытыми, следите за тем, что делаю я…

ЧЕТЫРЕ ВЫСТРЕЛА В СЕРИМЕ

Едва в Сериме нас заметили, крики тут же стихли, и люди застыли как вкопанные. Все взгляды были обращены к нам. Замерли даже испанцы, вытаращив на нас глаза. Над селением повисла гробовая, тревожная тишина. Несколько сот людей оцепенели в напряженном ожидании новых, необычных событий.

Не обращая внимания на всеобщее изумление, мы не торопясь шли вперед. Под обширным тольдо, навесом без стен, под которым несколько недель назад Конесо приветствовал наше прибытие в Сериму, сейчас стояли старейшины племени и испанский офицер. Мы направились к ним. Вагура во главе девяти воинов остановился в отдалении от тольдо, держа в поле зрения и группу старейшин, и всю площадь до самого берега реки, а Арнак и один из воинов шествовали сзади, прикрывая меня на случай неожиданного нападения.

Когда я приблизился к тольдо на расстояние выстрела из лука, предводитель испанцев вышел мне навстречу и, церемонно поклонившись, еще издалека рассыпался в любезностях:

— Позволь мне, о благородный кабальеро, с должным восхищением приветствовать пришельца, что, не страшась, явился сюда, в этот пустынный край, и чело которого увенчано ореолом славы, славы завидной и… грозной!

Столь нежданно учтивые слова, произнесенные к тому же сердечным тоном, до такой степени поразили меня, что на мгновение я буквально онемел. Но, тут же взяв себя в руки, так же учтиво, как и он, отвесил низкий поклон и ответил:

— Почтительнейше приветствую вашу милость. И мне доставляет удовольствие в этой дикой глухомани иметь честь встретить мужа столь учтивого. Однако ж позволь в ответ на твои проникновенные слова заметить, что попал я в эти края не по доброй воле и не по своей воле обрел ту славу, что ваша милость назвал грозной.

Я произнес эти слова по-испански с ошибками и не столь изысканно, как мне бы хотелось, но дон Эстебан прекрасно меня понял и тут же живо возразил: