Орильеро

– Почему? – тан Адан даже заинтересовался. Хотя и понимал, что ничего интересного не услышит. Это ж обыденность. Я могу творить все, что захочу. А вот меня в ответ нельзя бить ногами. Потому как не за что! Это ж Я!

– Отец вас…

– Переживу.

Роман пытался что-то кричать, ругаться, но тан Адан дал знак конвоиру, и тот выпихнул заключенного в коридор.

Бесполезно.

Ничего эта сволочь не поймет. Никогда. Не судьба, увы…

* * *

Антония вошла в больницу. Медленно, словно опасаясь… чего?

Нет, не заразы. Но сама эта атмосфера… вот такая, с запахом, с ругательствами, со стонами… с обреченностью, разлитой в воздухе! Бедность, горе, тоска… просто так сюда не попадают. Или если очень плохо, или если заботиться некому…

Тони поднялась по лестнице, прошла по коридору.

Вот и палата, которую оплатил тан Аракон. Две палаты.

И сначала она зашла к Хулио. Лакей был бодр и весел, собирался выписаться и набить морду Роману.

Не получится? А если он все-таки выйдет с каторги? Лет через десять? И вряд ли выйдет? На соляных рудниках такие твари не выживают? Да и пес с ним.

А вот с Ритой было хуже.

И порвали ей много чего, как объяснил врач, и психологические травмы….

Насилие – всегда насилие. Как бы его ни заворачивали в красивую обертку, оно что-то необратимо ломает в женщине. А как потом жить с этим переломом?

Вот этого никто не скажет. Тут каждая женщина должна справиться сама.

– Лежит и лежит, – вздохнула соседка. – И в потолок смотрит…

Антония присела рядом с Ритой на кровать, застеленную сероватым больничным бельем. Коснулась тонкого запястья.

– Рита…

Девушка даже головы не повернула.

– Рита… – можно было сказать многое. Сказать, что жизнь не кончилась, что это не клеймо, что… Тони выбрала ту сторону, которая была ближе некромантам. – Хочешь сходить на суд? Этих подонков обязаны приговорить к каторге!

И в глазах девушки блеснула-таки искра интереса.

– И Романа тоже!

– Он же Мондиго!

– А тан Адан решил не сообщать ничего его отцу, – ухмыльнулась Тони. – Пусть сначала суд состоится, а уж потом… поняла?

Рита поняла. И уже вполне рассудочно повернула голову, поглядела на Тони. Куда и депрессия делась.

– Суд? Когда?

– Дней через десять, может, меньше. Следователь точно не сказал – хочешь, я для тебя узнаю?

– Хочу!

– Тогда тебе надо срочно поправляться. А то врачи не отпустят. Тан Адан оплатил лечение и для тебя, и для Хулио, он тут в соседней палате. Заглянешь к нему при случае?

– Он…

Тони отлично догадалась, о чем сейчас думает Рита. Все же это – свидетель ее позора. Боли, унижения…

– Ага, он за тебя жутко волновался. Все жалел, что Роману шею не свернул, когда мог.

– Мне тоже жаль.

– Не переживай, мы с ним еще сквитаемся, – Тони наклонилась к самому уху Риты. – Вот поедет он на каторгу, специально придем полюбоваться. И всего хорошего ему вслед пожелаем. Как Лассара могут.

Рита улыбнулась.

Зло, болезненно, скорее, оскалилась, но все же! Это был хотя бы зародыш улыбки!

– Лассара?

– Что-то и я умею. Даже с непроявленным даром.

– Тони… ты это сделаешь?

– Кто его там на каторге проверять будет?

Побаивалась Антония справедливо. Проклятия приравнивались к уголовным преступлениям, и карались соответственно. Если обнаруживались, а это было несложно. Каждый врач может, с соответствующим оборудованием. Некроманту – так и просто посмотреть хватит. Но каторга? Действительно, кому там Роман нужен – в соляной шахте? Кто его проверять будет?

Да хоть ты с утра до вечера жалуйся! Особенно надсмотрщикам! Авось, да поверят! И лишний раз – кнутом! Сволочь!

Зато Рита заулыбалась. Все же мстительность – одна из главных черт любой женщины.

– Тони… спасибо.

– Это тебе спасибо! Если бы ты не подняла тревогу, я бы и отреагировать не успела. Прости, что не помогла.

– Как? Их много было, а ты одна…

– Я поэтому и метнулась за подмогой. Страшно было – жуть! Темно, улицы пустые, а вдруг они кого на стреме оставили? Неслась я как угорелая.

Девушки переглянулись и улыбнулись. Кажется, у Антонии появилась… подруга?

Лежащая на соседней кровати пожилая женщина вышла вместе с Антонией. Правда, Тони не думала, что это ради нее. В уборную захотелось, наверное. Или к медсестре….

– Ты молодец, девочка. Мне уж страшно за дуреху стало, лежала, как мертвая.

Тони посмотрела на собеседницу внимательно. Да, это уже не старость – дряхлость. Волосы белые, словно пух одуванчика, руки тоненькие, как у младенца… видно, что смерть уже стоит за плечом женщины. И все же она не сдается до последнего. Это хорошо.

– Вы за ней приглядите? Сеньора?

– Пригляжу, сколько уж мне осталось. Я ей хоть и объясняла, что насилие – не конец жизни, а она все не верила. Плакала, а потом и реветь перестала. А это плохо.

– Очень плохо, – согласилась Антония, которая в своей деревне от правды жизни застрахована не была. – Очень…

– Ничего. Раз о мести задумалась – отживеет.

Антония кивнула и попрощалась. Да, выправится! Никуда не денется.

А Роман – сволочь! Так, Тони, спокойно! Держи себя в руках, не надо его проклинать!

Потом. Это – потом…

* * *

В этой комнате камин горел – всегда.

Зимой, летом, весной, осенью…

Просто – всегда.