Оригиналы. Как нонконформисты двигают мир вперед

Если родители все же считают, что подробный регламент необходим, то очень многое зависит от того, как именно они объясняют детям эту необходимость. Новые исследования показывают, что подростки нарушают правила, если родители навязывают эти правила в грубой или властной манере – например, кричат на ребенка или угрожают ему наказанием³². Когда же мать устанавливает множество правил, но при этом внятно и спокойно разъясняет, почему их важно соблюдать, то подростки реже нарушают эти правила, потому что осмысляют и принимают их. В исследовании Дональда Маккиннона, сравнивавшего самых изобретательных архитекторов Америки с группой их столь же профессиональных, но не слишком оригинальных коллег (см. с. 133), у первой группы была выявлена одна общая черта: родители будущих архитектурных оригиналов воспитывали их, прибегая прежде всего к объяснениям³³. Они описывали желательные нормы поведения и объясняли их, опираясь на фундаментальные понятия – добро и зло, справедливость и несправедливость, делая акцент на такие ценности, как добродетель, честность, уважение, любознательность и настойчивость. Но, пишет Маккиннон, “упор делался прежде всего на выработку собственного этического кода”. Важнее всего то, что родители, воспитавшие наиболее творчески одаренных архитекторов, предоставляли детям самостоятельно выбирать собственные ценности.

Эта апелляция к разуму выглядит парадоксально: похоже, она воспитывает одновременно и привычку следовать правилам, и склонность к бунту. Объясняя детям нравственные основы, родители побуждают их добровольно следовать правилам, основанным на важнейших ценностях, – и ставить под сомнение те правила, которые идут с этими ценностями вразрез. Объяснение дает детям возможность самим выработать собственный этический кодекс, который не обязательно будет совпадать с ожиданиями общества; когда этот кодекс и ожидания социума вступают в противоречие, дети будут полагаться на свою систему ценностей, а не на навязанный свод правил.

Есть один конкретный род объяснений, который срабатывает особенно действенно с точки зрения укрепления дисциплины. Когда Олинеры изучали педагогические приемы, которыми пользовались родители будущих праведников народов мира, то выяснилось, что эти родители стремились всегда объяснять, почему то или иное поведение неподобающе, и часто говорили о том, какие неудобства или вред оно может причинить другим людям.

Если родители будущих “сторонних наблюдателей” требовали лишь внешнего выполнения каких-либо правил, то родители будущих героев побуждали своих детей задумываться о последствиях своих поступков и о влиянии этих поступков на других людей^[32].

Разговор о последствиях тех или иных наших поступков переключает внимание ребенка на проблемы того человека, которому может повредить поведение ребенка, и вызывает сострадание к этому человеку. В результате ребенок понимает, каковы последствия его собственных действий (порой неправильных), и знакомится с чувством вины. Как выразилась Эрма Бомбек, “чувство вины – это дар, который позволяет тебе дарить”³⁴. Эта пара моральных эмоций – эмпатия и чувство вины – активируют наше желание исправить неправильные поступки прошлого и лучше вести себя в будущем.

Акцент на последствия ваших поступков для других срабатывает и со взрослыми. Мы с моим коллегой Дэвидом Хофманом, чтобы побудить врачей и медсестер чаще мыть руки, повесили в туалетах больниц, рядом с дозаторами мыла и геля, две одинаковые картинки с разными подписями:

В течение следующих двух недель специальный сотрудник в каждом отделении больницы скрытно подсчитывал, сколько раз медицинские работники мыли руки до и после контакта с каждым пациентом, а еще одна независимая команда измеряла количество мыла и геля, потраченного из каждого дозатора.

Картинка слева не оказала на медиков ровно никакого действия. Зато правая табличка очень даже воздействовала на них: замена всего лишь одного слова – “вас” на “пациентов” – заставляла врачей и сестер мыть руки на 10 % чаще и использовать при этом на 45 % больше мыла и геля³⁵.

При мысли о себе у невольных участников эксперимента явно включалась логика последствий: “Заболею ли я?” На этот вопрос врачи и медсестры быстро отвечают отрицательно: “Я ведь провожу много времени в больнице, руки при этом мою не каждую минуту, а болею редко, значит, мне ничего особенного не грозит”. Человек вообще склонен думать, что уж с ним-то лично ничего плохого не должно случиться. Когда же медики задумывались о своих пациентах, включалась логика соответствия: “Как должен поступить в данной ситуации такой человек, каким я себя считаю?” Паттерн рассуждения меняется: совершается переход от сравнения затрат (времени) и выгод к моральному размышлению о ценностях, о должном и недолжном: “У меня есть профессиональный и моральный долг – заботиться о благе пациентов”.