Ориген

И так хорошо было выйти на промозглый, ветреный перрон, нырнуть веселой толпой в зеленую пасть вагона, с гамом, прибаутками — чтобы проводница не сосчитала по головам, не догадалась, что голов таки у них на одну больше, чем билетов! Ну так получилось. А там свободная койка всегда найдется — или по очереди в тамбуре перетоптаться, пока проводники сами не улягутся. А потом можно забраться и на третью, багажную — в армию их везли вообще по десять человек в плацкартном купе, на каждой багажной по одному, и кто-то еще в проходе пристроился. Доедем, ничего!

В Москве было тепло и сыро, оттепель такая оттепель. И в политике, и в погоде. Оставалось время заскочить домой, позавтракать и чуть-чуть подремать — в поездах Денис спал всегда плохо.

На лестнице попалась навстречу Любка, миловидная школьница из квартиры этажом ниже… а может, уже и не школьница, неважно. Все равно мелкота пузатая, так Денис привык на нее смотреть. Он и имя-то ее настоящее узнал недавно, во дворе ее Сенькой кликали, так это по фамилии, оказалось — Любка Сенькина.

— Привет, — растерянно брякнула она, словно не соседа увидела, а кого-то совсем неожиданного.

— Здорово! На митинг с нами идешь? На демонстрацию, на шествие за демократию?

— Я…

Кажется, она даже не знала ничего.

— Ты что, Люб, сегодня все, кто хочет лучшего будущего — они собираются там, на Крымском, и идут сюда к нам, на Манежку. Можем сразу сюда и пойти. Хочешь.

Она глядела растерянно и как будто испуганно:

— Я… боюсь площадей.

— Ты что, там же все свои!

— Все своими не бывают, — покачала она головой, и Денис впервые заметил, что она, пожалуй, тоже красива. По-своему. Милотой крестьянской девочки с полотен Венецианова или Аргунова… Сморщенный и чуточку конопатый носик, светло-русые прямые пряди, чуть полноватые губы, теплые каштановые глаза.

— На площадях… там все друг другу чужие. Это только кажется, что вместе.

— Ты что, — он ей терпеливо объяснял, как маленькой, — это же за наше общее будущее!

— Мамин отдел в КБ расформировывают, — она говорила тихо, но и одновременно яростно, — говорят, конверсия, клепайте кастрюли, ваша электроника никому не нужна. А они же… А бабушка из Дзержинска пишет — там вообще уже есть нечего. В магазинах нет ничего. Производство всё встает, поставок нет, план летит к чертям, зарплату задерживать начинают. А и то, рубли эти — что на них купишь? Карточки уже вводят, как в войну…

— Ну ладно, я пошел, — холодно бросил Денис.

Девочка — из Дзержинска Горьковской области. Он прежде и не знал. Все понятно. Даже… даже идет ей такое происхождение. Что она понимает, юная дзержинка! И, не оборачиваясь, поднялся, влетел в квартиру — а там запах, дивный какой запах! Мама жарила котлеты.

— Это на обед! — мама спиной уловила голодный взгляд, — как съездил, как добрался?

— Все хорошо…

— Позавтракать — геркулес тебе сварю. С вареньем можно, позапрошлогоднее я открыла абрикосовое, только чуточку засахарилось, а так почти что свежее. И еще сыра немного есть, бутерброд сам сделай. А котлеты на обед! На всю неделю, учти.

С сыром — ровно то, что было нужно! Да еще было полбанки растворимого индийского кофе, а если овсяночки с вареньицем на десерт — так и вовсе роскошь после общажного аскетизма. В желудке разлились тяжесть и теплота, старенький диванчик ждал на прежнем месте, и… В общем, когда он проснулся, идти к месту сбора было уже поздно — успеть бы на сам митинг на Манежке.

От их переулка дотуда — минут десять ходу. Но Денька опасался, что не пустят. В недавнюю эпоху «гонок на катафалках», когда один престарелый генсек сменял другого на годик-полтора, чтобы самому к безмерной скорби всего прогрессивного человечества упокоиться под кремлевской стеной, прощалось человечество с финалистами гонок как раз в Колонном зале на Пушкинской, совсем рядом с их Салтыковским. Траурная очередь тянулась по Пушкинской, всё было оцеплено милицией, наглухо законопачено, даже можно было не ходить в школу. Собственно, дойти до нее было нереально: в оцеплении стояли простые ребята из Рязани и Саратова, в головах у них было только «пущать не велено», разве что по паспорту с пропиской к месту постоянного проживания, а паспортов у школьников не было. Так что — спасибо партии родной за наш трехдневный выходной!

А тут — целый митинг! Да ведь точно всё перекроют, никуда не пустят… Но нет. Милиции было совсем мало, никаких этих барьеров, живых цепочек, ничего не спрашивали, оглядывали невнимательно. Кажется, для самих ментов всё выглядело как нашествие марсиан: как это, митинг в центре столицы?! Не на первое мая, не на седьмое ноября… и без красных знамен, и даже с флагами какими-то разноцветными, то ли власовскими, то ли бандеровскими, то ли еще непонятно какой национальности, и начальство, начальство — не против? Не запретило? Не велело разгонять? Ну ладно… мы постоим, нам-то что!