Орфей и Ника

Ника неторопливо шла по улице, вспоминая знакомые места. За одним из домов мелькнула позолота. Купол! Ну конечно, здесь есть церковь – небольшая, старинная, о ней Юра тоже что-то рассказывал! Ника ускорила шаг. Захотелось войти под древние своды, постоять в полутьме, глядя на неяркие огоньки горящих свечей. Виктория Николаевна считала себя верующей, но в церкви бывала очень редко. Муж был против. Узнай об этом кто-то чужой, летчик мог иметь крупные неприятности. А потом Ника как-то отвыкла. Она не бывала в церкви даже в последние страшные месяцы, хотя и часто молилась, но дома, тайком…

Виктория Николаевна свернула за угол и недоуменно остановилась. С церковью было что-то не так:

одна половинка обитых старым металлом дверей лежала на земле, другая беспомощно повисла на согнутых петлях. Исчезла икона над входом. Ремонт? Но у какой общины Столицы есть сейчас средства на ремонт церкви?

Ника сделала еще несколько шагов и поняла. Нет, никто не собирался ремонтировать старый храм. Все проще: борцы за всеобщий атеизм добрались и сюда. То и дело Ника встречала в газетах резолюции «трудящихся» с просьбой к местным властям о закрытии «очагов мракобесия». Власти, как правило, шли навстречу. Значит, и этот храм тоже…

На сердце стало тяжко. Церковь, где крестили Орфея, куда он ходил ребенком… Нике почему-то показалось, что теперь Юрий совсем беззащитен, если даже эти священные стены не могут устоять. Неожиданно ей пришла в голову страшная мысль:

ее привозят к Орфею, Ника помогает ему выздороветь – а дальше? Юрий зачем-то нужен им – здоровый, помнящий. Его опять начнут допрашивать, а когда Орфей откажется говорить, револьверное дуло приставят ей к виску…

Это было настолько реально, что Ника почувствовала леденящий холод, будто смерть уже стояла рядом. Да, страшный ларчик открывается просто:

Орфея не смогли сломать, его искалечили, лишили памяти, но не заставили говорить. Теперь им займутся более основательно, и Ника должна послужить надежным стимулом…

Она еле сдержалась, чтобы не броситься бежать – подальше, куда глаза глядят. Теперь все становилось на свои места, и Ника благословила Бога, что Он научил большевика Флавия столь полезной недоверчивости. Конечно, ей нельзя оставаться, нельзя попадать к «малиновым». Хорошо, что Кобец будет ждать! Она не опоздает, вот прямо сейчас она прочитает молитву и пойдет обратно.

Но страх уже уходил. Вернулось спокойствие, а с ним – ясность. Да, и такое возможно. Но ее не арестовали вслед за Орфеем, хотя об их отношениях догадывались. Значит, все не так просто. Вспомнилось то, что передал Игорь: ею заинтересовался «кое-кто повыше». Намек ясен, «кое-кто» – из окружения Сталина, если не сам Величайший из Великих. Флавий предупреждал: это опасно, но, одновременно, и очень важно. Может, от того, что Ника сможет узнать, будут зависеть жизни сотен людей – таких же, как она, Юрий, Терапевт, Игорь Кобец…

Виктория Николаевна нерешительно шагнула вперед. Захотелось зайти в храм, хотя бы для того, чтобы после рассказать Орфею. Когда он сможет прийти сюда сам, здесь наверняка будет стаять какая-нибудь фабрика-кухня имени Челюскинской льдины. Ника подняла глаза к тому месту, где темнел след сорванной иконы, перекрестилась и осторожно вошла внутрь.

Здесь оказалось даже хуже, чем она думала. Все уже уничтожено, исчез алтарь, пропали иконы, чьи-то руки изувечили фрески, от цветных оконных стекол остались лишь жалкие осколки, торчавшие в распахнутых рамах. Ноги ступали по груде мусора – деревянных щепок, штукатурки, непременных атрибутов родного варварства – битых бутылок. Да, они добрались и в эти стены… Ника прошла к тому месту, где когда-то стоял алтарь, и поглядела вверх. Фрески, украшавшие купол, уцелели, Пантократор спокойно и бесстрастно глядел с небес на разоренную, изгаженную землю. Стало горько: Всемогущий не защитил, не спас. Почему? Неужели они, Его создания, столь грешны, столь виновны? О чем теперь просить? Разве ее услышат? Разве помогут в этот, может, самый трудный для нее час? Темные глаза Пантократора, казалось, следили за нею, Ника опустила голову. Бесполезно! Некого просить о помощи, не к кому воззвать: защити и спаси рабов Твоих Юрия и Викторию, и всех иных, имена же их Ты сам веси…

Ника закрыла глаза, вспоминая молитву, которую она читала давно, еще в детстве, но слова путались, не складываясь. Она забыла… Она, наверно, зря зашла сюда, Виктория Николаевна вздохнула, и тут услыхала шорох. Кто-то был рядом. Ника резко обернулась: да, она оказалась в разоренном храме не одна. Возле окна, у кучи наваленных досок, стоял высокий старик в длинном темном плаще. Седые волосы касались плеч, но, несмотря на возраст, незнакомец держался удивительно прямо, не горбясь и не сутулясь. Он что-то внимательно разглядывал, держа перед глазами обломки разбитой доски.

Ника почему-то не испугалась. Старик не походил на тех, кто разрушал храмы, и уж конечно, на ее «малиновых» преследователей. Мелькнула догадка – священник! Ну конечно же, священник не бросил гибнущий храм!