Орфей

- Это был не гипноз, Игорь, - сказал он неожиданно мягко. - Я просто проверял кое-что. Мне пришлось. Извини и за это. Я, конечно, могу уйти сейчас, и меня даже не придется гнать пинками. Но надо идти вместе...

- На фиг? Без меня к крестникам выйти боитесь? Они вас любят, не дрейфь. Жонглера и Мудреца. Молятся, что им райское спокойствие тут создано. Лодочником и Защитником.

Я с удовольствием заметил, как Гордеева передернуло. Чем-то я его достал. Чем бы, узнать. Я бы уж повторил, в гуманность играть не стал бы.

И одновременно снова начала пробуждаться неуместная симпатия к нему. Как тогда, в Доме. К нему? Вырвавшему меня из пусть мрачной, но тишины? Заставившему вновь пережить то, от чего бежал? Бросившему в тот же, а то и худший водоворот из угроз, требований, мистики, безумия? Отнявшему надежду когда-нибудь, не скоро, но в конце концов пережить и забыть? Уже почти сбывшуюся надежду...

Симпатия? К нему, такому? А ведь да. Я ведь только две вещи не перевариваю физиологически: открытое хамство и природную тупость. От первого отхожу или бью в морду, от второго тоже отхожу или бью. Но тупых, если, конечно, они не хамят, я перед этим жалею. Гордеев не подходил ни под одно из двух.

- Ладно, пошли. От вас не отвяжешься.

- Что? Нет, ты неверно понял. "Идти вместе" - скорее аллегория, чем руководство к действию. Как, кстати, вы здесь собираетесь дальше жить?

- Как жили. Старички подскажут, если я чего не доеду. У нас с этой ночи полное взаимопонимание. Они - чокнутые, я тоже скоро с нарезки съеду. Уживемся.

- Правдивый не вернется.

- Вот как? Ну, ничего. Лариса Иванна утешится с Бледным. Глядишь, меня в темном месте отловит. Притиснет к теплой стенке... Постойте, как так - не вернется? Он уж...

- Александр Андреевич Правдивый скончался через двадцать минут после выхода с Территории. Ничем не спровоцированный общий инфаркт.

Я сглотнул. Значит, когда мы говорили о нем... когда я читал его записку - уже. В коридоре продолжала ярко гореть лампочка.

- А это? Не от него? Фу ты, заморочили они мне... Я так и знал, что никакие это не чудеса! Пр-ридурки. Саня, Саня...

- Это от меня пока, - невозмутимо сказал Гордеев. - Точнее, через меня от... но мы успеем об этом. Феномен Правдивого, как и твой, уникален. С ним работали уже три года. Рабочее название - "Светлый Круг". По-моему, что-то литературное, ты, может, вспомнишь, откуда. Состоял феномен в том, что в непосредственном окружении Правдивого у тех, кого он считал близкими людьми, повседневные бытовые проблемы вдруг начинали решаться сами собой. Это не только питания и обслуживания касалось, просто на Территории возможностей проявиться мало. Здоровье, например. С появлением Правдивого в Крольчатнике исчезли болезни и хвори. Простуды, насморки, такого рода. Мигрени. Ты-то при всех своих погружениях ничего не чувствовал на выходе. Потом, сразу после, как вне Крольчатника бывало.

- Погружениях?..

- "Накаты", называешь их ты. Ты думал, это я помогал? Впрочем, ты так не думал... Люди из Сектора... хотя ты этого и не знаешь... в общем, с ним работали очень плотно, пока я не вытащил его на Территорию. Тоже не без помощи одной из здешних контор. У вас теперь много...

Снова - "ваших", "у вас здесь". Кто вы, доктор Зорге? Начхать мне на тебя, кто ты там.

- А началось у Правдивого, между прочим, с глубочайшей личной трагедии. Он потерял всю семью, жену и трех дочек, в Сумгаите. Тогда и... Короче говоря, без Правдивого в Крольчатнике становится туго. Ну, да тебя это не касается.

- Снова вывезете?

- Зачем? Сам уйдешь. Сейчас пока рано. Сейчас тебе уходить отсюда пока не с кем. Подожди.

Говоря, Гордеев уставился невидяще в точку повыше моего правого плеча. Я встал, сходил набрал воды, принес стакан ему.

- Остыньте. В Крольчатнике очень нездоровая атмосфера. На глазах сходят с ума даже инфильтраты. Что это за термин - инфильтрант? То, что сегодня мне показывали во сне - вы или кто еще, - это что, действительно все так и происходило?

- Каждого из них ждет за Воротами неизбежное. Барабанов не мистифицировал тебя, а остальные не подыгрывали ему. Все так и есть.

- Ну да, - сказал я зло. - Вроде как с вашей липовой гибелью. Это-то к чему было разыгрывать, не пойму. Разве что какие-то тут ваши дела, своих за нос водить пытаетесь. А они вас.

Он посмотрел на стакан в своей руке. Вода за прозрачным тонким стеклом вдруг помутнела, пробежала быстрая неясная рябь, и стакан с негромким звуком покрылся трещинами. Донышко отвалилось, полетели осколки. На столик перед Гордеевым упал, стукнув, толстенький цилиндрик льда.

- Красиво, - сказал я, и не пытаясь бороться с вернувшимся ознобом. Даже в комнате похолодало. Видите, как дрожу?

- Подожди, Игорь...

Он устремился к выходу, я потрогал ледяной кусок, поставил его стоймя среди осколков стекла. Насквозь промерз, и верхний торец горочкой. Хлеб в камень, вино в уксус. Пятью хлебами две тысячи человек. Но без Правдивого нам - худо... Над Крольчатником рассвет.

Гордеев перегнулся через перила крыльца, заглядывал влево, где ближайшая внешняя стена. Мне показалось, что потягивает дымом.