— Ничего, пройдет, — ответил за жену Эдмон. — Ну, я бегу…
Бланшетта пошла за мужем в переднюю и, когда он уже надел шляпу и пальто, вдруг спросила:
— Мне все-таки хотелось бы знать, почему именно вы, друг мой, выбрали нам в провожатые Орельена?
— Правда? Ты действительно хочешь знать?
— Мы же никогда с ним так часто не видались… Тогда ты потащил нас к Люлли, только чтобы встретиться там с Орельеном… на следующий день позвал его к завтраку, и сегодня…
— Ты же отлично знаешь, что Береника ему нравится…
— Он совершенно к ней равнодушен.
— А может быть, к нему неравнодушна сама Береника? Где твои глаза?
— По-моему, просто ты изобретаешь любые поводы, подстраиваешь встречи — лишь бы бросить их в объятия друг к другу.
— Какая страсть, Бланшетта! Что случилось? Не знаю, что и думать! Значит, это тебе так неприятно? Почему бы?
— Вы просто чудовище!
— Впрочем, ты совершенно свободна. Нет, не возражай. Не лги… Доброй ночи.
Поцелуй, который запечатлел Эдмон на челе свой супруги, был исполнен такой иронии, какой нельзя вложить в слова. На что он намекает? Бланшетте и вправду стало плохо. Она взглянула на себя в зеркало и ужаснулась своему отражению. «Боже мой! — вздохнула она. — На кого я похожа?» У дверей позвонили. Наверное, Орельен. Лакей пошел отпирать, и Бланшетта, не раздумывая, бросилась к себе в спальню. Времени оставалось в обрез — только успеть переменить платье.
XXIV