Орел-завоеватель

— А кто тебе сказал, что я вас ненавижу? Теперь я один из вас и ценю те права и преимущества, которые дает мне положение римского гражданина. Но сверх того никаких особых чувств я к Риму не испытываю.

— Но как насчет нас? — тихонько спросил Катон. — Как насчет твоих товарищей?

— Это другое дело. Я живу бок о бок с вами, лечу вас и сражаюсь вместе с вами, когда появляется необходимость. Это создает особую связь между нами. Правда, если отложить в сторону римское гражданство и мое римское имя, я все-таки где-то другой. Человек, в крови которого запечатлена память о Карфагене.

— У тебя есть другое имя?

До сих пор это не приходило Катону на ум.

— А как же иначе? — буркнул Макрон. — Каждый, получающий римское гражданство, получает вместе с ним и римское имя. Но ведь раньше-то его как-то звали.

— И как же тебя звали до того, как ты стал Нисом?

— Мое полное Марк Кассий Нис. — Великан улыбнулся Катону. — Под этим именем меня знают в армии, и именно оно занесено во все списки. Послужной, врачебный и любые другие. Но до того как стать римлянином, я звался Гисго из рода Барка.

Брови Катона поднялись, а по затылку пробежал холодок. Некоторое время он молча таращился на хирурга и лишь потом решился спросить:

— Родственник?

— Прямой потомок.

— Понятно, — пробормотал Катон, все еще пытаясь переварить услышанное. — Интересно.

Макрон подбросил еще полено в костер и разрушил чары:

— Может, объяснишь мне, что тут, на хрен, интересного? Имя как имя, хотя и чудное.

Прежде чем Катон успел что-то сказать, их прервали. Из темноты появился трибун Вителлий, чей сверкающий панцирь весело заиграл, отражая пляску огня.

— Есть среди вас лекарь Нис?

Нис и Макрон вскочили на ноги и вытянулись в струну перед старшим по званию. Катон тоже поднялся, но не так прытко и морщась от болезненного усилия.

— Это я, командир.

— Тогда пойдем со мной. У меня рана, которую нужно осмотреть и обработать.

Не говоря больше ни слова, трибун повернулся и зашагал прочь. Лекарю не осталось ничего другого, как выплеснуть остатки похлебки, вытереть о траву ложку и, снова прицепив обеденные принадлежности к поясу, поспешить следом за ним.

Катон устало опустился на землю. Макрон проводил Ниса взглядом. Когда тот скрылся за рядами палаток, он задумчиво произнес:

— Странный малый этот хирург. Не знаю, что о нем и думать. Ладно, тут без доброй чаши не разобраться. Посмотрим, как мы поладим после нескольких выпивок.

— Если он вообще пьет, — сказал Катон.

— А?

— На Востоке есть религии, которые запрещают это.

— Какого хрена они хотят добиться, отказываясь от вина? Каким богам может быть угодна этакая блажь?

Катон пожал плечами. Для теологической дискуссии он чувствовал себя слишком усталым.

— Кстати, что такого особенного в его имени?

Катон воззрился на Макрона с недоумением.

— Ты же сам слышал, он из рода Барка!

— Ну, слышал, — с нажимом сказал Макрон. — И что с того?

— Командир, имя Ганнибал Барка тебе о чем-нибудь говорит?

Макрон помолчал.

— Тот самыйГаннибал?

— Тот самый.

Макрон присел на корточки у костра и присвистнул.

— Что ж, может быть, отчасти это объясняет его отношение к Риму. Но, с другой стороны… это ж надо! Кто мог бы подумать, что потомок Ганнибала будет служить в римской армии?

Центурион рассмеялся.

— Да, — тихо отозвался Катон. — Кто мог бы подумать?

ГЛАВА 28

Работы по укреплению плацдарма продолжались и на рассвете. Легкий туман поднявшись над рекой, окутал ряды палаток Второго легиона сырой, промозглой прохладой. В бледном свечении восходящего солнца из северных ворот походного лагеря, наспех сооруженного, как только римляне закончили переправу, вышла колонна легионеров. Ибо вскоре ко Второму должна была присоединиться остальная римская армия, и лагерь требовалось расширить с учетом необходимости размещения других легионов и вспомогательных когорт. За временным частоколом Второго легиона инженеры и землемеры наметили контуры огромного прямоугольника. Земляные валы уже успели частично насыпать, а сейчас начатое следовало продолжить — и в ускоренном темпе.