Орел-завоеватель

— Потом? — Вителлий поднес ее руку к губам и поцеловал нежную кожу. — Потом мы можем вызвать в обществе большой скандал и переполох. Когда поженимся.

— Поженимся… — прошептала Лавиния. Она обвила руками его шею и прижалась к нему так крепко, как только смогла. — О, я люблю тебя! Так люблю, что готова сделать для тебя что угодно. Что угодно!

— Полегче, ты меня задушишь, — усмехнулся Вителлий. — Единственное, о чем я прошу тебя, так это о маленькой услуге. И о том, чтобы ты согласилась стать моей женой, как только это станет возможным.

— О да! — Лавиния поцеловала его в щеку и быстро отпрянула. — Все, теперь мне пора идти.

Она взяла кинжал.

— Вот, оберни его этим. — Вителлий потянулся и подал ей валявшийся на постели шейный платок. — Советую тебе до самого пира держать кинжал при себе и никому его не показывать. Сама понимаешь, вещь драгоценная, а люди корыстолюбивы. Мало ли что может произойти.

— Не беспокойся, я его сберегу. Обещаю.

— Верю в тебя, моя дорогая. Ну, иди.

После того как Лавиния покинула шатер, Вителлий с самодовольной улыбкой опять растянулся на ложе. В конце концов все устраивается, если подходить к делу с умом. Нетрудно вообразить, как вытянутся физиономии Веспасиана и Флавии, когда они вдруг обнаружат, что их рабыню представляют на пиру императору.

Право же, жаль, что Лавинию нельзя оставить в живых. Она превосходная любовница, страстная, умелая и для своих юных лет удивительно изощренная. Наверное, было бы неплохо взять ее с собой в Рим. Она сгодилась бы и на то, чтобы похвастаться ею перед равными, и на то, чтобы с ее помощью добиться благосклонности вышестоящих персон. Однако, решив использовать ее для проноса кинжала в пиршественный зал, Вителлий, хоть и с сожалением, вынес ей приговор. При любом повороте событий она окажется хранительницей слишком опасного знания. Если его план удастся, девчонка сразу сообразит, что к чему. А ведь он пока что по-прежнему не знает имени подысканного Каратаком убийцы, и все по милости этого олуха Ниса. Возможно, это еще как-нибудь выяснится, но если нет, остается лишь надеяться, что убийца, чтобы получить оружие, сам найдет способ дать ему о себе знать. Ну а если этого не случится, кинжал в конце концов и вправду придется преподнести Клавдию. Но в любом варианте, осуществится убийство или не осуществится, нельзя допустить, чтобы Лавиния, вполне способная распустить язык и выложить все, что ей известно, кому бы то ни было, имела такую возможность. Никак нельзя. Она должна умереть, как только выполнит свою задачу.

Это, конечно, будет печальной потерей, но на его, Вителлия, век хватит и других женщин, которые смогут утешить его.

ГЛАВА 52

Процессия удалялась по дороге на Камулодунум, и, когда хвост ее покинул лагерь, на служившем местом сбора плацу сделалось тихо. Издали еще доносились приветственные восклицания и звуки труб, а здесь ветер уже гонял по истоптанной земле брошенные гирлянды и вздымал осыпавшиеся цветочные лепестки. По небу же он гнал серые, грозившие пролиться дождем облака.

Впрочем, то тут, то там все еще виднелись маленькие группы людей, как римлян, так и горожан. Последние явились в лагерь, чтобы полюбоваться ознаменовавшим начало празднества парадом легионов, которые, когорта за когортой, в отчищенных до сияния (что стоило солдатам не одного часа трудов) доспехах, прошли мимо Клавдия, официально приветствовавшего добывших для него победу легионеров. После торжественного марша легионы были распущены, и в покоренный город император и римские орлы вступили под охраной преторианцев. Стоявшие по обеим сторонам ничем не мощенных улиц Камулодунума бритты взирали на своих новоявленных господ с хмурым унынием побежденных.

Катон, отшагавши свое, оставил оружие и доспехи в палатке и по виа Претория вернулся к центральной площади лагеря. Незадолго до построения своей центурии он получил послание от Лавинии, просившей его после того, как процессия удалится в город, встретиться с ней возле штабных шатров. Послание было кратким, никаких обычных между ними еще так недавно нежностей не содержало, и зачем ей понадобилась эта встреча, в нем тоже не говорилось. По приближении к условленному месту он принялся высматривать девушку и вскоре увидел ее сидящей на одной из деревянных скамеек, установленных на земляной насыпи между шатрами и плацем. Лавиния, теребя складки туники, рассматривала что-то, лежавшее у нее на коленях, и Катон, подходя, приметил блеск золота и какие-то красные вспышки, но, заметив его, девушка тут же завернула неизвестный предмет в алый шейный платок и убрала.

— А, Катон. Вот ты и пришел, — заговорила она. В голосе ее слышались нервные нотки. — Садись, поговорим.

Он медленно сел на некотором расстоянии от нее, и она к нему не придвинулась, как непременно поступила бы раньше. Девушка молчала и смотрела себе под ноги, явно не желая встречаться с ним взглядом. Неловкая пауза затягивалась. Наконец Катон не выдержал:

— Ну и что ты хотела мне сказать?

Лавиния взглянула на него с выражением, опасно граничившим с сочувственным.