Орёл в стае не летает

– Когда я вырасту, совершу великие подвиги, как Геракл и Ахилл, но если ты оставишь места для моей славы. Я могу не успеть за тобой, смотря, как ты расправляешься с врагами Македонии.

Филипп расхохотался во весь голос, хлопая себя по коленям.

– Но ведь я добываю славу и новые земли для тебя! – успокоившись, сказал он.

– Что толку, если у меня будет полно добра и мало дела! – парировал сын.

– Александр, твоё стремление мне знакомо, в этом ты очень похож на меня в молодости. Сейчас я понял, что ты будешь великим полководцем, отчего македонского царства тебе покажется недостаточным. Ты пойдёшь дальше, гораздо дальше, чем я даже предполагаю.

Филипп перевёл дух, лицо его посерьёзнело.

– Да, сын мой, иди дальше меня, если почувствуешь себя Гераклом, великим предком нашей семьи. Но лишь бы не пришлось тебе раскаиваться в содеянном, чего уже более нельзя изменить. Ты это понял, Александр? – строго спросил он.

– Понял.

– Вот, молодец. Теперь иди к себе, жди, когда наставник призовёт к учёбе.

Откровенный разговор

Когда Александр вышел, Аристотель подумал, что царь закончит встречу, но Филипп сделал протестующий жест.

– Мы столько лет не виделись, Аристо. Неужели нам не о чём поговорить? Прошу, раздели со мной трапезу. У меня отличный повар, а ты, я знаю, знаток греческой кулинарии. Он будет доволен, если тебе понравится его блюда.

Он хлопнул в ладоши. Появился слуга, получив распоряжение, он вышел. Филипп, видимо, тоже был неравнодушен к еде, поскольку продолжал говорить о своём поваре, которого звали Афиноген, с любовью:

– Пятнадцать лет назад он сбежал от сиракузского правителя Дионисия, для которого готовил помимо прочего особое блюдо из морских ежей. Недавно сотворил для афинского посольства, которое я принимал, удивительное кушанье: когда открыли крышку котла, по всему дворцу стоял аромат свежих роз, возбуждающий разум. Один из гостей тогда даже продекламировал: «Вдруг до земли и до неба божественный дух разливается, столь велико благоухание роз!» Можешь мне верить, Аристо, вкус блюда оказался сродни запахам розового куста в пору цветения. Афиноген раскрыл мне секрет: он истолок в ступе лепестки самых душистых роз, добавил сваренные птичьи и свиные мозги, вынув из них жилистые волокна, и подал под соусом с яичными желтками, оливковым маслом, перцем и вином. Вот что называется «искусство кулинара»!

Аристотель пожал плечами, намереваясь, по обыкновению, возразить собеседнику:

– Как бы ни был искусен повар, приготовление пищи я не считаю искусством, а лишь сноровкой в отличие от врачевания. Ведь врачевание постигло и природу того, что оно лечит, и причину собственных действий. А приготовление пищи целиком направлено на удовольствие её употребляющему, ему одному служит.

– Это почему?

– Потому что повар устремляется к своей цели вообще безрассудно и безотчетно, не изучив ни природы удовольствия, ни причины, не делая различий. Для него блюдо хорошее, если просто-напросто доставляет удовольствие тому, кому предназначено. Я стараюсь избегать таких кушаний, которые соблазняют человека поесть, не чувствуя голода. У Гомера волшебница Цирцея превращала людей в свиней, угощая их такими кушаньями в изобилии, и Одиссей держался от чрезмерного их употребления. Вот почему он не превратился в свинью.

– Я скорее соглашусь, нежели начну спорить с тобой по этому поводу. Самая простая еда доставляет мне не меньше наслаждения, чем роскошный стол, если только не страдать от того, чего нет. Даже хлеб и вода доставляют величайшее из наслаждений, если дать их тому, кто голоден. У македонян от предков заведена привычка к простым и недорогим кушаньям. Она здоровье укрепляет и позволяет не страшиться превратностей судьбы.

Филипп с интересом слушал Аристотеля, открывая для себя незнакомые грани философии еды.

– Когда рядом с тобой есть прислужники, царь, которые исполняют любое твоё желание – я имею в виду сейчас поваров, – они начинают потчевать тебя чем-то таким, о чём сами понятия не имеют, но знают, что это наверняка вкусно. При случае готовы раскормить тебя до тучности, если их не остановить. А причина в их уверенности, что за своё усердие они будут окружены похвалами, а порой наградами. Только ради этого и стараются.

Аристотель говорил увлечённо, со знанием предмета, так как и в застолье любил «докапываться до истины». К тому же он был рад случаю познакомиться ближе с правителем страны, где предстояло жить и работать до совершеннолетия наследника.

Четверо слуг вынесли два низких стола, заставленных блюдами. Рядом на полу пристроили корзинку с ячменными и пшеничными хлебами, дразнящими аппетитными запахами. При виде хлеба Аристотель не удержался, напевно произнёс из стиха: «О сколько силков для хлеба ставят несчастные смертные! Давайте же споём хвалу хлебу».

Филипп поднял брови, с интересом спросил:

– Чьи стихи? Не слышал.