Орел Шарпа

— Не знаю. — Шарп махнул рукой в сторону французской армии. — Нас ждет еще одна серьезная битва, и, боюсь, мы не сможем покинуть поле боя до тех пор, пока какая-нибудь сторона не решит, что пора отправляться домой. Может быть, сегодня. Или завтра. Не знаю.

Тишину разорвали сигналы труб, призвавших солдат снова занять позиции, и Хоган взял в руки поводья. Они с Шарпом наблюдали за тем, как французские и британские солдаты пожимали руки, хлопали друг друга по спине, — всего через несколько мгновений они снова станут врагами.

Хоган вскочил в седло.

— Я расскажу ей про Берри, Ричард. Будьте осторожны, мы не хотим вас потерять.

Потом он вдавил шпоры в бок коня и поскакал в сторону Талаверы.

Шарп поднялся по склону Меделинского холма вместе со своими солдатами, которые рассовывали по карманам то, что им удалось найти на телах погибших. А Шарп знал: прежде, чем сядет солнце, он обязательно добудет кое-что поценнее денег — наполеоновского Орла.

Утро уже почти наступило. Армии стояли друг против друга. Теперь кавалерия была начеку, отряды пехоты больше не окажутся в ловушке, где их растерзает враг, артиллерия готовила снаряды. Пехота сидела на траве, солдаты чистили мушкеты и проверяли амуницию. Казалось, никто никуда не спешит. Первая атака была отбита, и теперь французы решительно настроились покончить с маленькой армией британцев.

В подзорную трубу Шарп наблюдал за тем, как синие батальоны занимают позиции — полк за полком, бригада за бригадой, так что, в конце концов, между Паджаром и Каскаджалом собралось целых тридцать Орлов, готовящихся пойти в наступление на врага.

К Шарпу подъехал Форрест и, нервно улыбаясь, взял предложенную подзорную трубу.

— Они строятся, Шарп?

Форрест оглядел позиции французов. Было совершенно ясно, что произойдет. На Каскаджале артиллеристы расставляли орудия таким образом, чтобы можно было обстрелять легион и гвардейцев, расположившихся справа от Южного Эссекского. Напротив этих полков собиралось огромное войско. Французы не смогли захватить Меделин ни днем, ни ночью и теперь планировали нанести сокрушительной удар. Никакая армия в мире не сможет вынести ярости и мощи их атаки. За спинами пехоты Шарп разглядел нетерпеливо гарцующих кавалеристов, готовых прорваться сквозь образовавшиеся бреши и растоптать британцев. День набирал силу, задержавшись на одно короткое мгновение перед началом кровавого спектакля: яркой демонстрации военного превосходства французов, которые уничтожат британскую армию, презрительно отбросят ее в сторону, — для достижения этой цели и открыли огонь французские пушки ровно в час дня.

Глава двадцать третья

Сэр Генри Симмерсон за все утро почти ни разу не пошевелился. Он наблюдал за тем, как была отражена первая атака, но, если не считать роты легкой пехоты, Южный Эссекский не участвовал в битве. Теперь же сэр Генри знал, что все будет иначе. На восточный берег Портины стекались французские войска; батальон за батальоном, они готовились стройными колоннами начать неотвратимое наступление.

Полковник молча разглядывал неприятеля в подзорную трубу. Пятнадцать тысяч солдат собирались атаковать центр британской позиции, а за их спинами другие пятнадцать тысяч уже двинулись в сторону Паджара и заграждений, где прятались испанцы. Справа от сэра Генри четыре батальона Королевского немецкого легиона, Голдстрим и Третий гвардейский полк ждали приказа вступить в бой, но полковник знал, что сражение проиграно. Никто, даже хваленые гвардейцы и легион, не сможет устоять против такого колоссального войска. Сэр Генри фыркнул и поерзал в седле. Он оказался прав. Позволить Уэлсли командовать армией было самым настоящим безумием; кроме того, ни в коем случае не следовало отправляться на войну в эту Богом забытую языческую страну — британцам гораздо больше пристало воевать за стенами фламандских городов.

Он снова посмотрел на французов. Любому дураку понятно, что сейчас произойдет: мощные колонны прорвут хилые линии обороны британцев, словно разъяренный бык, идущий в атаку на ограду из хрупких веточек. Талавера будет отрезана, испанцев станут гонять по улицам города, точно крыс, а солдаты на Меделине, и Южный Эссекский в том числе, окажутся в самом невыгодном положении. Те батальоны, что находятся возле Талаверы, имеют возможность добраться до моста и начать долгое позорное отступление, но Южному Эссекскому и другим суждено быть отрезанными от своих, им остается только сдаться.

— Мы не сдадимся.

Лейтенант Гиббонс подъехал поближе к дяде. Ему не приходило в голову, что они могут сдаться, но он уже давно понял, что самый простой способ завоевать благорасположение сэра Генри — во всем с ним соглашаться.

— Именно, сэр.

— Это будет самая настоящая трагедия, Кристиан, трагедия. — Симмерсон закрыл подзорную трубу. — Армия прекратит свое существование.