Орел приземлился

– Огромное спасибо, Кениг.

Он пошел по лестнице на верхнюю площадку, за ним Брандт, сильной рукой поддерживая Нойманна. В это время на берегу большой черный лимузин старой модели свернул к пирсу и остановился. Из него выскочил шофер и открыл заднюю дверцу.

Первым из машины вышел человек, который в этот момент исполнял обязанности коменданта острова, Ганс Нойхофф, полковник артиллерии. Как и Штайнер, он был ветераном Зимней кампании, ранен под Ленинградом в грудь. Он так и не выздоровел – легкие его были сильно повреждены, и вылечить их было невозможно. Он смотрел отсутствующим взглядом человека, медленно умирающего и знающего это. За ним из машины вышла его жена.

Ильзе Нойхофф в то время было двадцать семь лет. Блондинка аристократического вида с широким, благородным ртом и красивыми скулами. Большинство людей поворачивались ей вслед не только потому, что она красива, но и потому, что лицо ее всем казалось знакомым. У нее была счастливая карьера киноактрисы не на первых ролях в ЮФА в Берлине. Она принадлежала к тем странным людям, которых все любят, и была очень популярна в берлинском обществе.

Ильзе вышла замуж за Ганса Нойхоффа по истинной привязанности, простиравшейся дальше сексуальной любви, к которой он был, кстати, больше не способен. Она выходила его и поставила на ноги после России, поддерживала его на каждом шагу и пустила в ход все свое влияние, чтобы добыть ему его нынешнюю должность, даже получила по протекции самого Геббельса пропуск, чтобы навещать его. Между ними существовало взаимопонимание – теплое и двустороннее, и именно благодаря этому она могла идти встречать Штайнера и поцеловать его открыто в щеку.

– Вы заставили нас поволноваться, Курт.

Нойхофф обменялся с ним рукопожатием, по-настоящему радуясь:

– Чудесная работа, Курт. Я сразу же сообщу в Берлин.

– Ради бога, не делайте этого, – сказал Штайнер с шутливой тревогой. – Они могут решить отправить меня обратно в Россию.

Ильзе взяла его под руку:

– Этого не было на картах, когда я в последний раз гадала вам, но если хотите, я сегодня снова посмотрю.

С нижнего пирса раздались крики приветствий. Все поспешили к краю и увидели, что подошло второе спасательное судно. На носовой палубе лежало тело, укрытое одеялом. Альтманн вышел из рубки.

– Господин подполковник? – воскликнул он, ожидая приказаний.

Штайнер кивнул, и Альтманн на мгновение приподнял одеяло. Нойманн подошел к Штайнеру и горько сказал:

– Лемке. Крит, Ленинград, Сталинград – все эти годы вместе, и вот как все кончается.

– Когда имя твое написано на пуле, ты ее и получаешь, – сказал Брандт.

Штайнер обернулся и взглянул на обеспокоенное лицо Ильзе Нойхофф:

– Бедная моя Ильзе, оставьте лучше ваши карты в коробке. Еще несколько дней, подобных этому, и дело будет не столько в том, что «будет», сколько в том «когда».

Он взял ее под руку, весело улыбаясь, и повел к машине.

* * *

В этот день у Канариса была встреча с Риббентропом и Геббельсом, и Радла он смог принять только в шесть часов. Отчет о суде над Штайнером так и не появился.

Без пяти шесть Хофер постучал и вошел в кабинет Радла.

– Пришли? – нетерпеливо спросил Радл.

– Боюсь, что нет, господин полковник.

– Ради бога, почему? – сердито спросил Радл.

– Похоже, что, поскольку случай касался жалобы со стороны СС, протоколы находятся на Принц-Альбрехтштрассе.

– Вы подготовили план, о котором я вас просил?

– Господин полковник. – Хофер передал ему аккуратно отпечатанный листок.

Радл быстро просмотрел его.

– Отлично, Карл. Действительно отлично. – Он улыбнулся и обтянул свою и так безукоризненно сидящую форму. – Ваше дежурство кончилось, верно?

– Я бы предпочел подождать, пока господин полковник вернется, – сказал Хофер.

Радл улыбнулся и похлопал его по плечу:

– Ладно, покончим с этим делом.

* * *

Ординарец подавал адмиралу кофе, когда вошел Радл.

– А, вот и вы, Макс, – весело сказал Канарис. – Присоединитесь?

– Благодарю вас, господин адмирал.

Ординарец налил еще одну чашку, поправил маскировочные шторы и вышел. Канарис вздохнул, поудобнее уселся в кресле и наклонился, чтобы потрепать уши одной из своих такс. Вид у него был усталый, в глазах и вокруг рта – следы перенапряжения.

– У вас утомленный вид, – сказал ему Радл.

– У вас тоже был бы, если бы вы совещались с Риббентропом и Геббельсом весь день. Эти двое становятся все невыносимее с каждой нашей встречей. По словам Геббельса, мы все еще побеждаем в войне, Макс. Было ли когда-нибудь что-либо более абсурдное?

Радл просто не знал, что сказать, но его спас адмирал, который продолжал:

– Да, о чем вы хотели со мной поговорить?

Радл положил отпечатанный план Хофера на стол, и Канарис начал читать. Через некоторое время он поднял голову в явном замешательстве:

– Ради бога, что это?

– Анализ осуществимости, который вы просили, господин адмирал. Дело Черчилля. Вы просили меня что-нибудь изложить на бумаге.