Орел нападает. Орел и Волки

Чтобы ответ на столь сложный вопрос был получен, обеим женщинам пришлось потратить немало усилий и слов. Наконец обмен жестами и фразами прекратился.

– Хозяйка приобрела их у греческого купца.

– Греческого?

Катон слегка подтолкнул Макрона.

– Э?

– Командир, эта женщина говорит, что плошки куплены ею у греческого торговца.

– Я слышал, и что же?

– А этого торгаша, случайно, звали не Диомедом?

Женщина с улыбкой кивнула и быстро заговорила с Боадикой на своем певучем кельтском наречии.

– Ей нравится Диомед. Он просто волшебник. Всегда приберегает маленькие подарки для женщин и при этом находит, чем умаслить мужчин.

– Бойтесь греков, дары приносящих, – пробормотал, чуть переиначив Гомера, Макрон. – Эта публика на каждом норовит прокатиться, будь то хоть женщина, хоть мужчина, – им все равно.

Боадика улыбнулась:

– По своему опыту я бы сказала, что римляне им не уступят. Может быть, потому, что оба ваших народа издревле наливаются винами, малодоступными нам, северянам.

– Издеваешься? – спросил Макрон, пристально глядя на Боадику.

– Скажем так, извлекаю уроки.

– И у тебя, полагаю, составилось мнение и о простых римских парнях?

– Самое приблизительное.

Глаза Макрона сердито вспыхнули, но он опустил их и вернулся в молчании к еде. В воздухе повисло тревожное напряжение, и Катон, помешивая похлебку, попытался возвратить разговор к менее раздражающей теме. К Диомеду.

– Когда его видели тут в последний раз?

– Всего пару дней назад, – был ответ.

Катон придержал свою ложку.

– Грек шел пешком, – продолжила Боадика. – Остановился, только чтобы перекусить, и двинулся дальше, в края дуротригов. Хотя и сомнительно, чтобы по нынешним временам он там что-то наторговал.

– Он не торговать там собрался, – произнес тихо Катон. – И отправился не за барышом. Ты все понял, командир?

– Конечно, чтоб ему пусто было, этому греческому пройдохе! Наша затея провальна сама по себе, и чьи-то лишние выкрутасы нам совсем не на пользу. Остается надеяться, что этого сумасшедшего изловят и прикончат быстрей, чем он успеет разворошить весь вражеский муравейник.

Трапеза продолжалась в молчании. Катон больше не предпринимал попыток оживить разговор. Он думал о Диомеде. Получалось, что грек не удовлетворился убийством пленных жрецов и жажда мщения увлекла его дальше, в самое сердце владений друидов. При этом, действуя в одиночку, этот храбрец не только практически обрекал себя на верную гибель, но и, взбудоражив и насторожив дуротригов, навлекал дополнительную опасность на движущийся за ним следом отряд. Конечно, он о том ведать не ведал, но кому, скажите, от этого легче? И так ничтожный шанс на успех сводился почти к нулю. Как ни крути, а выходило, что Макрон во всем прав.

С унылым вздохом Катон отправил в рот ложку похлебки и стал старательно пережевывать неподатливый хрящик.

Веллокат с супругой настолько расщедрились, что после горячего гостям подали еще гору медовых лепешек, причем не на какой-нибудь деревянной тарелке, а на плоском серебряном блюде. Взгляд Катона скользнул по тонкому геометрическому узору, и он наклонился, присматриваясь к искусной чеканке.

– Вещица тоже, видно, из тех, какими торговал грек, – промолвила, заметив его интерес, потянувшаяся к угощению Боадика. – На ней он, наверное, хорошо заработал.

– Да уж, держу пари, что неплохо, – хмыкнул Макрон.

Прожевав и проглотив кусок сдобы, он одобрительно закивал хозяйке:

– Превосходно.

Та просияла и предложила ему еще лепешку.

– Не откажусь, – отозвался центурион, отряхивая крошки с туники. – А ты, Катон, что зеваешь? Заправляйся, малыш.

Но Катон с отсутствующим видом таращился на плоскую серебряную посудину, пока та не опустела и ее не убрали в корзину. Юношу почему-то снедала уверенность, что он уже где-то видел этот предмет столовой утвари, но не мог вспомнить где и сильно тревожился, ибо, по его ощущениям, блюдо никак не должно было здесь находиться. В то время как все с видимым удовольствием уплетали лепешки, он только делал вид, что жует, глядя на Веллоката и его женушку со все возрастающим беспокойством.

– А ты уверена, что они спят? – шепотом спросил Макрон.

Боадика бросила взгляд на низкое ложе, где под грудой мехов посапывали хозяева дома, и кивнула:

– Хорошо, тогда пусть Празутаг говорит.

Чуть ранее икенский воин бесстрастно попросил Боадику уведомить римлян, что он хотел бы им что-то сказать. Но тут хозяин дома выкатил бочонок эля и настоял на опустошении оного, в связи с чем было произнесено множество тостов, прежде чем Веллокат в счастливом подпитии, шатаясь, отправился к своей уже видящей третий сон половине, свалился возле нее в постель и уснул. Сейчас он ритмично похрапывал, производя впечатление человека, которого ничто не способно поднять до утра. Под аккомпанемент сонных всхлипов и заливистого посвистывания, доносившихся из темноты за пределами освещенного угасающим очагом пятачка, Празутаг тихо и с необычной для него серьезностью в голосе обратился к центуриону и оптиону. При этом он внимательно смотрел на переводившую его слова Боадику, словно желая удостовериться, что она верно передает их смысл.