Орел нападает. Орел и Волки

Макрон вздохнул, неуклюже закинул ногу на лошадиную спину, потом ухватился за седло, подтянулся и, проронив сквозь зубы пару проклятий, более-менее сносно расположился в седле. Катон, будучи выше ростом, забрался на своего коня с чуть меньшей натугой.

Празутаг что-то пробормотал, обращаясь к Боадике, и Макрон резко дернулся:

– Что он сказал?

– Поинтересовался, не сподручней ли вам двоим топать пехом?

– Вот как? Тогда передай ему…

– Довольно, центурион, – оборвал его Веспасиан. – Отправляйтесь!

Воин-икен и молодая туземка с привычной легкостью вскочили в седла и порысили к лагерным воротам. Макрон с Катоном, ведя в поводу вьючных пони, последовали за бриттами. Когда под копытами лошадей захрустела подмерзшая дорожная грязь, Катон в последний раз оглянулся через плечо. Веспасиан уже отвернулся от них и шагал к своей теплой палатке. Спустя миг его фигура растаяла в ночном мраке.

Впереди показалась караульная будка, прозвучал тихий приказ. Запорный брус ворот сдвинули в сторону, одна створка их сошла с места, открыв широкую щель. Легионеры проводили проезжавших сквозь нее всадников любопытными взглядами, однако молчком, согласно полученным указаниям. Сразу за валом Празутаг дернул поводья и направил коня вниз по склону к тому самому лесу, откуда несколько дней назад выехали жрецы Темной Луны, чуть позже обезглавившие морского префекта.

Оказавшись за пределами надежного лагеря, да еще без щита и без шлема, Катон вдруг почувствовал себя ужасающе уязвимым. На душе было муторно, хуже, чем перед боем. Гораздо хуже. Впереди лежала вражеская территория, причем эти враги нимало не походили на тех, с какими римляне сталкивались доселе. Глядя на запад, где даже смутные очертания холмов казались лишь порождением и продолжением ночи, молодой оптион сам не знал, то ли его подводят глаза, то ли вся эта чернота и впрямь сплошь заполнена шевелящимися тенями друидов.

Глава 21

К тому времени, когда солнце выбралось из-за молочно-белой черты горизонта и словно бы нехотя повисло над ней, маленькая кавалькада по хорошо утоптанной проезжей тропе, которую обступали вековые раскидистые дубы, чьи могучие силуэты отчетливо выделялись на фоне быстро светлевшего неба, уже углубилась в лес. Продвижение ее сопровождалось карканьем и хлопаньем крыльев: стаи ворон, почуявших приближение всадников, то и дело снимались с ветвей.

Землю в лесу покрывал толстый слой прошлогодней листвы. Снег почти сошел, воздух был сырым и холодным. Разлитое вокруг уныние угнетало, и Катон настороженно вертел головой, высматривая врага. Он ехал замыкающим, позади него, взбивая копытами мертвые листья, тащился лишь вьючный пони. Другой такой пони, привязанный к седлу Макрона, брел непосредственно перед лошадью юноши. Сам же центурион, непривычно простоволосый, напряженно покачивался на спине статного кавалерийского скакуна, но мрачность окрестности не внушала ему особого беспокойства. Куда больше его интересовала ехавшая впереди женщина.

Боадика, по-прежнему прятавшая лицо под надвинутым капюшоном, хранила ледяное молчание и, насколько Макрон мог судить, с тех пор как отряд покинул лагерь, ни разу не оглянулась.

Это озадачивало: ведь центуриону казалось, что новая и столь внезапная встреча с ним, несомненно, должна была всколыхнуть в девушке хоть какие-то чувства. Однако в ходе краткого разговора, состоявшегося прошлым вечером, она не выказала по отношению к нему ничего, кроме холодного безразличия. И теперь, удаляясь от лагеря, тоже предпочитала молчать, словно и не была с ним знакома. Впереди гордячки, бесстрастно озирая тропу, неторопливо рысил Празутаг, восседавший на самом рослом коне, какого только смогли отыскать, и от этого выглядевший совсем уж огромным. Во время инструктажа икен подчеркнуто игнорировал римлян и общался через Боадику с одним лишь легатом.

Глядя на львиную гриву волос дикаря, Катон гадал, много ли помнит гигант о той ночи в Камулодунуме, когда он, пьяный и злой, вытаскивал своих родственниц из набитого римлянами кабачка. Как бы там ни было, но после этого случая отношения своевольной красотки с Макроном разладились. Возможно, Несса права – и Боадика и Празутаг больше чем просто кузен и кузина.

В том же, что из всех лояльных к римлянам бриттов помочь генералу Плавту в беде вызвались именно эти двое, юноша не находил ничего удивительного. Он с легкостью отнес этот казус к тем прихотливым капризам судьбы, что без конца выпадали на его долю. Задание было опасным само по себе, и, уж разумеется, сложные заморочки Макрона и Боадики вкупе с горячностью и родовой кичливостью Празутага ничуть дела не упрощали.