Орел нападает. Орел и Волки

– Ну, учитывая наше везение, можно предположить, что это еще одна шайка выродков, – проворчал Макрон и ткнул пальцем в уже подбирающихся к холму дуротригов. – Понятия не имею, откуда они без конца вылезают. Мне-то казалось, будто мы уничтожили всех их еще прошлым летом, так нет! Должно быть, Каратак нашел себе новых сподвижников.

– Когда с нашей стороны переговоры ведут такие хлюсты, как Квинтилл, меня нисколько не удивит, если вскоре под руку Каратака встанет весь остров.

– Вот уж что верно, то верно.

Оба центуриона повернулись и посмотрели туда, где легат совещался со старшими командирами. Как раз в это время взял слово трибун. Он энергично жестикулировал, то и дело указывая в сторону Каллевы.

– Похоже, наш друг пытается убедить легата пойти на прорыв.

– И напрасно, – покачал головой Катон. – Веспасиан не тот человек, чтобы приветствовать гибельные стремления. Трибун зря распинается.

– Он и так наломал дров, – заметил Макрон. – Стоило ему появиться, и все пошло вкривь и вкось.

– Не пошло, покатилось.

– Такое впечатление, будто он чуть ли не специально старался мутить в Каллеве воду.

– Ну а почему бы и нет? – спокойно отозвался Катон. – Ему лично нужна была смута. Сумей Верика справиться с затруднениями самостоятельно, Квинтиллу пришлось бы воротиться к командующему с докладом, что в Каллеве все в порядке. Так что могу себе представить, как старательно он, где мог, ворошил муравейник и раздувал еле тлеющие уголья. Чем хуже шли здесь дела, тем больше у него появлялось резонов применить вверенные ему прокураторские полномочия. Другое дело, что его козни не привели к желанному результату. Он и думать не думал, что местная знать играет по тем же правилам, что и знать Рима. Разве что с поправкой на еще присущее бриттам чувство чести.

– Чести? – поднял брови Макрон. – Непохоже, чтобы Тинкоммий имел представление о какой-либо чести.

– О, не скажи: он имел его, только на свой, особенный лад. Будучи пленником собственных непомерных амбиций, он все же жаждал видеть свое племя свободным почти столь же страстно, как и захватить над ним власть, а за время изгнания старательно учился у римлян многому, в том числе и искусству плести политические интриги.

– Хоть в этом нам следует отдать ему должное, – улыбнулся Макрон. – Все-таки варвары что-то перенимают у нас. Не сказать, правда, что только хорошее.

– Увы, это так. Но атребатам уже ничто не поможет, ни хорошее, ни плохое. Плавт наверняка аннексирует царство и превратит его в нашу провинцию.

– Думаешь? – Макрон недоверчиво глянул на друга.

– А что еще ему остается, если он хочет восстановить здесь порядок после всей этой сумятицы? Потеря целого легиона чревата свертыванием кампании или по меньшей мере ее временной приостановкой. Риму такое вряд ли понравится.

– Да уж.

– Однако попробуй увидеть в этом и светлую сторону, – усмехнулся Катон, хотя глаза его были серьезны. – Подумай, в кои-то веки Квинтилл в результате собственных действий не только втянул кого-то в дерьмо, но и вляпался в него сам. То, что ждет нас, и его теперь не минует.

Он махнул рукой вниз, и они оба уставились на приближающихся туземцев.

– Похоже, ты прав.

У них на глазах вражеская колона раздвоилась, огибая холм с обеих сторон. Завершили окружение подтянувшиеся колесницы и всадники.

Макрон бросил последний взгляд на отдаленное облако пыли, поднятое движущимся с северо-запада, но все еще не опознанным войском, и спрыгнул с повозки.

– Увидимся позже, – кивнул он Катону.

– Да, командир. До встречи.

Глава 40

Макрон шагал с командного пункта в расположение своей центурии, когда трубы заиграли общую тревогу. По всей окружности под вершиной холма легионеры устало поднимались на ноги и выстраивались в сплошное кольцо, которое, как надеялся Веспасиан, должно было сдержать бриттов, когда те решатся на приступ. Строй получился внушительный, глубиной в четыре шеренги. Чтобы не устать раньше времени, солдаты поставили щиты на землю и оперлись на древки копий. Центурионы расхаживали перед подразделениями, хищно оглядывая своих подчиненных и кляня на чем свет стоит каждого, допустившего хоть какую-нибудь оплошность. Плохо подогнанный ремень шлема, не до конца зашнурованные сапоги, неровно подвешенный меч или кинжал – все, что угодно, могло породить поток жесточайшей брани. Целью этого шквала придирок на самом деле было не поддержание уставного порядка, а стремление любой ценой отвлечь людей от мыслей о надвигающейся угрозе, чтобы они не перенервничали в томительном ожидании и сохранили твердость духа до начала схватки.

Вскоре после полудня враг пришел в движение. Толпы воинов Каратака подступили к подошве холма. Они яростно бесновались под своими змееподобными стягами, приводя себя в состояние боевого неистовства перед сражением с ненавистными римлянами. Оглушительные кличи и протяжные завывания кельтских рогов неслись вверх по склону, терзая слух окружавших вершину легионеров. Затем, словно по знаку, но без какой-либо команды кельты тронулись с места и, добравшись до склона, ускорили шаг и припустили рысцой.