Орел нападает. Орел и Волки

– Нет, ты не понимаешь. Плавт, отбывая в свою ставку, отдал Веспасиану приказ: если кому-нибудь из его близких будет причинен хоть малейший вред, тут же отрубить и отослать дуротригам голову верховного друида. Остальных жрецов следует казнить с двухдневными интервалами, отсылая их головы врагам до тех пор, пока всех членов генеральской семьи не отпустят на волю.

– Но их не отпустят, а убьют в тот же миг, когда получат первую голову, верно?

– Если им повезет.

– Веспасиан выполнил повеление генерала?

– Еще нет. Он отослал к нему Юлию, а заодно и просьбу подтвердить свой приказ.

– Что Плавт и сделает, как только выслушает свою дочку.

– Могу представить, что она ему скажет.

Катон произвел быстрый подсчет.

– Это было два дня назад. Положим два дня на доставку донесения генералу и пару дней на доставку ответа, накинем на то и на се еще день… Получается, в нашем распоряжении два, в лучшем случае три дня, не больше.

– Получается, так.

– О небо!..

Катон опустил взгляд на свои стиснутые руки, потом встрепенулся:

– Если, конечно, Веспасиан не отложит выполнение столь непродуманного и губительного для многих приказа.

– Он, конечно, может и отложить, – промолвила Боадика. – Но только ради другого плана, который, как мне кажется, ему более по душе. Второй легион подступит к Мэй-Дуну через пару дней. Думаю, ваш легат намерен тут же пойти на штурм этой крепости, чтобы лично освободить женщину с малышом.

Катон был потрясен:

– Но ведь друиды никогда этого не допустят. Они умертвят заложников, как только римляне начнут атаку. Мы найдем лишь тела.

Боадика кивнула:

– А какой у него еще выбор? Так или иначе, пленники все равно что мертвы.

Она испытующе глянула на Катона.

– Да, если только кто-нибудь не проникнет в логово неприятеля и не вызволит их из плена прежде, чем подойдет легион, – сказал юноша, твердо выдержав ее взгляд.

Может, у Веспасиана и не было выбора, но у него он имелся.

– Нам нужно попытаться. Есть же какой-нибудь способ попасть туда. Празутаг должен бы его знать.

Заслышав свое имя, икен поднял голову. Не будучи в состоянии следить за разговором, он просто смотрел на огонь, время от времени поглядывая на Боадику. Та повернулась к нему и заговорила по-кельтски.

Празутаг решительно покачал головой:

– Нет! Внутрь хода нет.

– Должен быть! – возразил в отчаянии Катон. – Какой-нибудь лаз. Дыра. Что-то, ведущее за валы. Я готов все отдать, чтобы там оказаться.

Празутаг воззрился на оптиона, дивясь безмерности его упорства.

– Пойми, Празутаг, я дал слово. Если путь существует, от тебя только и требуется, что показать мне его. Внутрь пойду я один.

После того как Боадика перевела эти слова, Празутаг помедлил, сплюнул в огонь, потом кивнул и разразился пространной тирадой.

– Он говорит, что такой путь, возможно, и существует. Это сток для нечистот, выведенный с задней стороны крепости, противоположной главным воротам. Если хочешь, завтра ночью Празутаг отведет тебя к нему, но остальное – уже твое дело. Мой кузен подождет тебя снаружи, у стока, однако, если внутри поднимется суматоха, уйдет.

– Передай, что я ему искренне благодарен.

Празутаг рассмеялся.

– Он сказал, что не ждет благодарности от человека, которого собирается вести на смерть.

– Все равно спасибо ему.

Молодой римлянин сознавал, что его затея практически безнадежна. Их запросто могут засечь еще на подступах к валу, да и сам сток вполне могут охранять, особенно после дерзкого нападения на повозку. Но даже если он, Катон, и проникнет в крепость, что ему это даст? Как он будет искать тех, кто ему нужен, на отнюдь не маленькой территории, сплошь заполненной дуротригами и друидами Темной Луны? И, даже не попавшись никому на глаза и установив местонахождение римлянки и ее сына, сможет ли он освободить их, а потом вывести из самого сердца мощнейшей вражеской цитадели?

В более рациональных условиях Катон отбросил бы эту безумную идею прочь, но он дал госпоже Помпонии слово. Он видел ужас в глазенках Аэлия и последствия дикой расправы, учиненной друидами Темной Луны над Диомедом и ни в чем не повинными жителями Новиомага. Лицо белокурого ребенка, брошенного в колодец, стояло перед его мысленным взором все эти дни. Макрона с ним больше не было, а скорей всего, уже не было и в живых, и теперь он готовился отдать за спасение семьи Плавта и свою еще, в общем-то, очень короткую жизнь.