Орел нападает

Хорошо вымуштрованные солдаты стряхнули растерянность и потянулись к своему командиру, образовав на снегу темный прямоугольник. Первым делом Макрон оценил их численность и, убедившись, что центурия не понесла невозвратных потерь, удовлетворенно кивнул. Атака была столь внезапной, что бритты успели ранить лишь некоторых из нападавших, причем не так тяжело, чтобы те не могли стоять на ногах.

Когда Катон занял свое место перед первой шеренгой, центурион кивнул ему и спросил:

— Все в порядке, оптион?

Катон, тяжело дыша, кивнул в ответ.

— Тогда пошли к воротам, ребята! — крикнул Макрон. Он похлопал Фигула по плечу. — И не жалейте лошадок!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Снежные хлопья мягко клубились над строем легионеров, шагавших по главной улице Новиомага туда, откуда неслись приглушенные звуки боя. Катон заметил, что ветер слегка поутих. Серебристых просветов в облаках стало больше, звезды и полумесяц то и дело проглядывали сквозь них. Внизу в призрачном, отражавшемся от снежного покрова свечении метались ищущие спасения бритты. На какой-то момент в юноше опять вспыхнула ярость: вдруг кому-то из негодяев удастся удрать. Но, поразмыслив, оптион растворил свое раздражение в мрачной улыбке. Возможно, он далеко не единственный, кто жаждет заставить каждого дикаря заплатить за превращенный в могилу колодец. Возможно, ветераны, идущие рядом, чувствуют то же самое, но относятся к происходящему в более профессиональном ключе. Бой есть бой, и бегущие — лишь его часть. Придет время, и их уничтожат. Или захватят, смотря какой будет приказ.

Главный выезд из городка был перекрыт огромной, беспорядочной массой дуротригов. Некоторые из дикарей и в одиночку, и группами пытались выбраться за частокол, но главной преградой для них являлись не бревна и траншеи, а железная стена поджидавших их римлян.

«Если кто и сбежит, то очень немногие», — с угрюмым удовлетворением подумал оптион.

— Стой! — приказал Макрон. — Вот они, те ребята, которых давно пора бы прикончить. Действуйте, но не слишком усердствуйте. Короче, не подставляйтесь. Развернуть фронт!

Первое отделение остановилось, а все прочие стали пристраиваться к нему, рассредоточиваясь и слева, и справа. Катон, ожидавший дальнейших распоряжений, вдруг заметил, как небольшой отряд дуротригов отделился от общей толпы и заскользил к скоплению полуразрушенных хижин.

— Командир?

— Что такое?

Катон кивком указал на развалины.

— Вон там. Кое-кто норовит затеряться среди тех халуп.

— Вижу. Отвлекаться на них всех мы не станем. Возьмешь половину центурии и разберешься.

— Есть, командир.

— И вот что, Катон. Никакого хренова героизма.

Макрон видел, что творилось с его оптионом после того, как тот заглянул в колодец, и лишний раз намекал чересчур чувствительному юнцу, что чья-то жестокость отнюдь не повод для собственных сумасбродств.

— Быстро разделай их под орех и дуй ко мне.

— Есть, командир.

— Я выступлю первым. Как только прилажусь, можешь действовать.

Катон кивнул.

— Внимание. Все, кто слева, — за мной!

Пять отделений центурии, ведомые выпятившим подбородок Макроном, подняв щиты и держа наготове мечи, устремились к темной шевелящейся массе врагов, и метавшиеся над ней крики ужаса сделались еще громче. Правда, некоторые дуротриги с мужеством отчаяния бросились наперерез наступавшим, дабы, как подобает воинам, встретить смерть в битве. Это им удалось: римляне прошли по их телам, затем раздался глухой стук щитов и лязг мечей. Легионеры Макрона врубились в толпу.

Катон отвернулся и глубоко вдохнул морозный воздух.

— Полусотня, за мной!

Он повел людей в обход побоища по извилистой улочке в ту сторону, где надеялась спрятаться часть отколовшихся от соплеменников дуротригов. Этот квартал городка не так пострадал от огня, как другие, и среди пепелищ вздымались остовы почти целых строений. Кожаные ремни и доспехи поскрипывали на бегу, перекликаясь со скрипом снега под ногами, ладно подвешенное оружие еле слышно позвякивало. Дуротригов нигде не было видно, но следы, ими оставленные, еще не запорошила метель. И тут Катона осенило — беглецы вовсе не паникуют, а целенаправленно стремятся к набитой награбленным яме. Видимо, они решили, воспользовавшись суматохой боя, не только ускользнуть, но и унести награбленное добро.