Орел нападает

Боадика кивнула и, таща девочку за собой, побежала к оставленным в зарослях лошадям. Катон жестом подозвал Празутага и указал на неподвижное тело Макрона.

— Возьми его. Следуй за Боадикой.

Икен кивнул и легко подхватил Макрона на руки.

— Осторожней!

— Хорошо, римлянин.

Бросив последний взгляд на Катона, Празутаг со своей ношей грузно, как вставший на задние лапы медведь, засеменил к лесу. Оптион остался у повозки один.

Помпония схватила своего сына за руки.

— Аэлий, пойми, тебе нужно уехать. Будь хорошим мальчиком. Делай, что я говорю. Со мной все будет в порядке. Но тебе нужно уехать.

— Нет! — верещал, заходясь в плаче, малыш. — Мамочка, я хочу быть с тобой!

— Ты должен ехать!

Римлянка резким движением оторвала мальчика от себя и толкнула к Катону. Аэлий брыкался, норовя высвободиться. Молодой оптион ухватил упрямца поперек туловища и вытащил из повозки. Мать, плача, смотрела им вслед, хорошо понимая, что, скорее всего, никогда уже не увидит своего малыша. Аэлий пищал и дрыгал ногами. Между тем дальний грохот копыт многократно усилился: друиды мчались по мосту. Боадика и Празутаг, уже в седлах, ждали у кромки деревьев. Девочка, онемевшая и понурая, сидела перед Боадикой. Празутаг одной рукой придерживал бесчувственного центуриона, другой сжимал повод третьего скакуна. Катон забросил упирающегося мальца на конскую спину и вспрыгнул в седло сам.

— Вперед! — скомандовал он, и его спутники поскакали по боковой неприметной тропе прочь от Мэй Дун.

Катон еще раз поглядел на повозку и, превозмогая горькое чувство, ударил пятками в конские бока.

Когда лошадь тронулась с места, Аэлий вдруг вывернулся из хватки, свалился на землю, но тут же вскочил и со всех ног понесся к фургону.

— Мама!

— Аэлий! Назад! Ради всего святого, назад!

— Аэлий! — закричал ему вдогонку Катон. — Вернись сейчас же! Аэлий!

Но все было напрасно. Мальчик добежал до повозки, вскарабкался по колесу на задок и бросился в объятия рыдающей матери. Катон было развернул свою лошадь, чтобы выправить ситуацию, но тут заметил на дороге всадников.

Выругавшись, он дернул поводья и направил коня следом за Боадикой и Празутагом.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Никогда в жизни Катон не чувствовал себя таким несчастным. Он, дочка Плавта и его прежние спутники отсиживались в глубине леса, где им практически этим же днем уже довелось побывать. Ближе к полуночи они нашли заброшенный серебряный рудник и спрятались в старом карьере, чтобы отдохнуть и дать восстановить силы измученным двойной тяжестью лошадям. Юлия беззвучно плакала, Макрон лежал под двумя плащами, так и не приходя в сознание. Его дыхание было прерывистым, хриплым.

В надежде отыскать дерзких чужаков друиды развернулись цепью и долго прочесывали лесную чащу, поднимая шум всякий раз, когда видели что-нибудь подозрительное. Беглецы дважды слышали за деревьями радостные крики преследователей, но вот уже несколько часов погоня не давала о себе знать. Однако никто не решался нарушить молчание.

Молодой оптион терзался мыслями о Помпонии и ее сыне. В последние месяцы друиды сгубили слишком много человеческих жизней, чтобы можно было позволить им забрать еще и две эти. Но как, как в нынешних обстоятельствах мог он надеяться выполнить свою клятву? Сейчас жена и сын генерала находятся в крепости, обнесенной могучими валами и высокими частоколами, под охраной многочисленных войск. Спасти их — значило бы совершить подвиг, достойный мифических, легендарных героев. Глядя же на себя, Катон с горечью вынужден был признать, что он слишком слаб и пуглив для того, чтобы рассчитывать хотя бы на тень успеха. Вот Макрон, не будь он ранен, возможно, смотрел бы на ситуацию с большей толикой оптимизма. Если этому бравому воину порой и недоставало стратегического чутья, то сей недостаток с лихвой восполнялся его личным мужеством и напором. Чем неодолимее казались препятствия, тем с большей решимостью центурион ополчался на них.

Воля к победе была основным качеством человека, на которого молодой оптион всегда смотрел снизу вверх, тогда как ему, Катону, именно этого качества и не хватало. Сейчас больше, чем когда бы то ни было, он нуждался в совете Макрона, но тот лежал у его ног и, похоже, был близок к агонии. Многих других подобная рана вмиг свела бы в могилу, но крепкий череп и могучее здоровье удерживали центуриона от переправы на ту сторону Стикса. Пока удерживали. Но что будет потом?

— Что теперь? — шепнула Боадика. — Нужно решать.

— Знаю, — раздраженно отозвался Катон. — Я думаю.

— Думать мало. Мы должны что-то делать. Без правильного ухода Макрон долго не протянет.

Голос икенки невольно дрогнул, напомнив Катону о ее чувствах к раненому, какие она в последнее время всемерно старалась скрывать. Самому же ему было незачем скрывать свое горе, и оно, очевидно, лишило его остатков мозгов. Он кашлянул.

— Прости, не сообразил. Ты права.

Боадика издала смешок.