Орел легиона

— Не сомневаюсь, коль скоро у них нашёлся инженер, чтобы соорудить подземный ход, и стратег, организовавший штурм крепости по всем правилам ведения войны! — воскликнул Квинт Клавдий. — Неужели проклятые друиды способны на такие вещи?

Зеленоглазый кивнул:

— Думаю, да, способны. За те годы, что бритты противятся римскому завоеванию, их жрецы наверняка многому научились. Просто бегать впереди толпы, возбуждённой их зельями, стало неэффективно. И потом... — он осёкся, но продолжил: — Потом, мне кажется, сейчас они почему-то стали особенно нас ненавидеть. Не так, как прежде, когда просто злились, что их власть над дикими племенами уходит у них из рук. Сейчас это какая-то другая ненависть. Не могу объяснить, однако чувствую ясно.

Сенатор Тит Антоний привстал со своей скамьи:

— Очень интересно... Я не впервые это слышу. В каком-то из донесений Сенату о состоянии дел в провинциях уже было такое утверждение. Вспомнить бы, о какой из провинций шла тогда речь. Говорилось о том же самом: о том, что борьба с Империей усиливается и отношение к римлянам стало другим. Именно так и было сказано: ненависть какого-то иного порядка!

— Значит, причину надо искать не в провинциях, а в самом Риме, — заключил Клавдий. — Но я хотел бы, чтобы ты всё же рассказал подробнее, как собираешься действовать, Дитрих.

— Для начала, — проговорил тевтон, — мне нужно подробнее узнать историю прежнего исчезновения орла. А для этого встретиться с этим самым центурионом Элием. Далеко отсюда его имение?

— Совсем недалеко, — живо отозвался наместник. — Сколь я помню, оно примерно часах в семи езды отсюда. Езды верхом. Значит, ты, Зеленоглазый, доберёшься туда часа за четыре.

— И не подумаю, — решительно возразил Дитрих. — И не подумаю гнать коня ради лишней пары часов. Да ещё, если поеду прямо сейчас, прискачу в середине дня, когда добропорядочные ветераны-фермеры обычно объезжают свои угодья. Что же, искать Элия Катулла на пастбище или среди всходов пшеницы? Лучше поеду не спеша и буду как раз к вечеру.

Через некоторое время Зеленоглазый покинул триклиний и, обойдя просторный дом наместника, прошёл на широкий, обнесённый хозяйственными постройками двор, куда раб Клавдия Лаэрт, невысокий крепыш-галл, накануне отвёл коня приезжего. Как и положено, конь стоял, привязанный к яслям, с заложенным в них сеном. Дитрих с удовлетворением отметил, что Лаэрт не поленился вымыть его скакуна и даже аккуратно расчесать ему шерсть. А ведь он ещё подносил им с хозяином вино и фрукты, значит, был наготове. Правда, зов Клавдия раб мог услышать легко: задняя дверь триклиния выходила в просторный коридор, окна которого как раз смотрели на задний двор.

— Любишь лошадей? — спросил Дитрих раба, занятого в это время приведением в порядок упряжи хозяйской колесницы, отдельно сложенной на широкой деревянной лавке.

— Люблю! — тот широко улыбнулся. — А как их не любить, господин центурион? Они вон какие сильные, что бы им нас слушаться? Однако слушаются и привязываются к людям. Я с детства при лошадях, это сейчас вот старый, глупый раб Торий ухитрился сломать себе ногу, свалившись со скамейки, когда подвязывал на дворе лозу хмеля. Валяется на всём готовом, а я теперь не только управляюсь по хозяйству и за лошадьми слежу, но и по дому должен многое делать, женщины не справляются.

— Ты — потомственный раб? — задал Дитрих новый вопрос, скорее желая проверить свою наблюдательность, чем узнать ещё что-то о Лаэрте, обычно германец сразу видел, родился ли человек в неволе либо долгие годы медленно и мучительно привыкает к ней. У этого галла никакого недовольства своим положением заметно не было.

— О! — охотно подтвердил его мысль Лаэрт. — Ещё мой дед был рабом у отца господина наместника. Тот тоже был военный, а потом — государственный служащий. Жить у таких хозяев — одно удовольствие: кормят хорошо, если и получишь затрещину, так это только когда по делу. Сейчас вон полно развелось колонов[24], гляжу я на них и думаю: это сколько же у людей забот! И семена да саженцы вовремя купи, и землю подготовь под посев так, чтоб дала хороший урожай, и продать сумей с выгодой, а не то не заплатишь аренду, вот тебе и долги. А потом — раз так случилось, два, ну и плакала твоя землица! Нет уж, рабом быть куда лучше, куда выгоднее.

— И свободы не хочется?

— А что она мне, свобода-то? — удивился Лаэрт. — Если б можно было не работать, а так жить, тогда да, а то всё едино, да ещё и сам за себя отвечай! Не надо мне такой радости...

Дитрих, улыбаясь, поглаживал шею своего коня, который в это время довольно фыркал и ласково тянулся бархатными губами к его обнажённой ниже локтя руке. Рассуждения Лаэрта не были для Зеленоглазого новостью, большинство потомственных рабов так рассуждали, и хотя германец никогда не мог до конца понять этого, но в этих рассуждениях всё же заключалась незыблемая логика, с которой сложно было спорить.

— Сейчас поедешь? — спросил, подойдя сзади, наместник Квинт Клавдий.

— Да. Напою коня и поеду, — кивнул Дитрих.