Орел легиона

— Не скажи! — вмешался, усмехаясь, Лукулл. — Да, здесь состязались всего двадцать возничих, а не сорок с лишним, как то бывает в Риме, однако выбирали-то лучших из лучших, а бритты, все без исключения, хорошо управляют колесницами. У вас же, германцев, это принято не было, а ты вот взял и научился этому искусству так, что никто во всей Империи не может тебе противостоять. Ну и злился же магистрат Публий! Он поспорил со мной на пятьсот сестерциев, что выиграет возница по имени Киорн. Этот местный красавчик специально приехал в Лондинию с севера, из какого-то приграничного города, чтобы участвовать в гонках. На него многие ставили, в Британии у него прежде не было соперников. И на тебе! Дитрих обходит его на таком крутом повороте, что смотреть-то было страшно, а потом уже не уступает ни локтя.

— Состязались на четвёрках или на двойках? — Тит Антоний явно хотел показать свои высокие познания в конных гонках.

— На четвёрках, — ответил Зеленоглазый с тем же непроницаемо любезным выражением лица. — Мне, по правде сказать, всё равно, но со стороны четвёрки смотрятся ярче, особенно когда соревнуется не так много упряжек. А ты, уважаемый Тит, любитель лошадей?

— Да и у меня у самого в Риме пара очень неплохих упряжек! — с гордостью проговорил сенатор. — Но всё же, Дитрих, я хочу вернуться к вашему разговору, который невольно прервал. Вы ведь обсуждали какую-то битву?

Лицо наместника Британии при этих словах потемнело, он уткнулся в свою чашу, словно вопрос Тита застал его врасплох. Хотя он, конечно, знал, что об этом пойдёт разговор.

— Мы обсуждали ТУ САМУЮ битву, Антоний! Ту, после которой вновь пропал злосчастный Девятый легион.

Тит Антоний сморщился:

— Не надо так мрачно, Клавдий! Всё же пропал не легион, а только две когорты.

Наместник едва удержался, чтобы не сорваться. Этот пухлый неженка, знающий лишь дорогу от Сената до своего дворца, а кроме них, посещающий только Колизей да свои любимые термы[16], кажется, действительно не понимает, что произошло.

— Две когорты — это в данном случае тысяча двести отборных воинов, Тит. Причём все они — италики, настоящие римляне, гордость нашей армии. И пропали первая и вторая когорты, а с ними сам легат[17], знаменитый Арсений Лепид. И командир первой когорты Валерий Транквилл. А ещё с ними, разумеется, был орёл легиона. Тот орёл, что однажды уже побывал в плену у мятежников и был возвращён нам благодаря подвигу одного молодого центуриона Элия Катулла. Думаю, ты об этом слыхал. И, надеюсь, понимаешь, что потеря легионного орла означает не только позор для всего легиона, но и для всей нашей армии?

— Ну, неужели мы до сих пор остаёмся рабами старых традиций? — попытался возмутиться сенатор. — Неужели так уж важен символ? Он что, гарант победы? Почему нельзя сделать такого же и на этом успокоиться? Вообще, сколько можно вбивать людям в голову идеалы, которым уже сотни лет и которые давно устарели? Согласен, в армии необходима вся эта муштра, все эти жёсткие правила, но в просвещённом обществе...

— Ваше просвещённое общество, Тит Антоний, скоро погубит Империю! — не сдержался наконец наместник. — Ваши философствования, ваши рассуждения о правах граждан, будто права и так не узаконены, не прописаны давным-давно, все ваши призывы к терпимости, будь то терпимость к разврату и мужеложеству или к трусости, к нежеланию любить свою родину и служить ей, — всё это подрывает самый фундамент государства! Неуважение к воинской доблести, снисходительные усмешки по поводу наших великих побед и мужества, пренебрежение к величию Империи — вот главные союзники всех наших врагов! Подумаешь, знамя легиона! Да мало ли у нас знамён?

— Что ты, что ты, почтенный Клавдий! — добродушно возмутился сенатор. — Разве я что-то подобное говорил? Уверяю тебя, не говорил и не думал. Просто стоит ли так уж остро переживать потерю знамени, если это произошло в бою?

— Мы не знаем, как это произошло! — мрачно бросил наместник. — Знаем только, что почти в точности повторилась история, случившаяся более тридцати лет назад с тем же самым Девятым легионом. Ты не дал мне дослушать Дитриха, он как раз рассказывал, из-за чего Девятый легион вновь ушёл на север, за Вал Адриана.

Сенатор вновь с огромным интересом посмотрел на знаменитого ветерана. Дитрих во время их краткой перепалки небрежно грыз ломтик яблока и слегка прихлёбывал вино, делая вид, что его этот спор не касается. На самом деле это было не так, но тевтон предпочитал не вмешиваться. Римляне любят торжественные слова и громкие речи, сама латынь располагает к этому. Но в речах наместника Клавдия, возможно, слишком пылких и нравоучительных, было, по мнению Зеленоглазого, больше правды и смысла, чем в логически правильных рассуждениях Тита Антония.

— Так расскажи нам, Дитрих, что произошло после того, как варвары отступили от крепости? — переведя дух, попросил наместник. — Почему они пошли к Валу, а не от него?