Орел и Ворон

Девушка мягко улыбнулась, склонившись ко мне; её вьющиеся волосы водопадом спадают на высокую грудь, волнующие поднимающуюся при каждом вздохе красавицы… Я невольно залюбовался ею — в то время как тело стало понемногу обретать чувствительность.

— Нет, нет, нет! Даже не думай!

Фройлейн Айхен верно угадала мои мысли, не удержавшись от игривой улыбки:

— Я тебя очень хорошо знаю. По глазам видно, когда ты хочешь напасть, хищник лесной!

— Я не виноват, что ты безнадежно прекрасна, дорогая. Это сильнее меня.

Руки сами собой легли на осиную талию возлюбленной.

— А я сильнее Этого! — Виктория решительно шлепнула по моим ладоням, наградив наигранно негодующим взглядом. Впрочем, весёлые огоньки в её глазах выдают девушку с головой!

— Ты уже забыл? Нам сегодня ехать.

С такими снами забудешь обо всем…

Я глубоко вздохнул.

Виктория настояла на том, чтобы проводить меня — а потому в Бремен мы приехали вместе. Видит Бог, этот путь был чудесным! Мы наслаждались вкусом вина и выдержанных сыров, сладкими поцелуями, от множества которых болели губы — и обществом друг друга, особенно желанным в преддверии будущего расставания… И потому дорога пролетела неоправданно быстро. Причём каждый день пути, приближающий расставание, обострял наши чувства и эмоции, оголяя душу и отпечатывая в памяти каждый миг близости! А теперь сердце мое рвёт на куски, хоть я и стараюсь не подавать вида.

Уже сегодня ночью мой корабль отплывает в Швецию…

— Может не стоит тебе ехать в порт? — я поцеловал щиколотку красавицы.

— Ты думаешь, я проделала такой путь ради того, чтобы на последнем шаге отступить? Себастьян, скажи честно, ты хочешь умереть именно от моей руки?!

Виктория напускно грозно прищурилась — и это выглядит так комично, что я невольно рассмеялся.

— Это было бы прекрасно! А еще прекраснее умереть глубоким стариком раньше тебя.

— Почему раньше? — девушка удивленно посмотрела на меня.

— Во-первых, я бы все равно не пережил твою потерю. А, во-вторых, я бы разузнал как там все, — я показал пальцем в потолок, — и встретил бы тебя достойно!

— Это самая милая и самая странная вещь, которую я когда-либо слышала!

Красавица накрыла мои губы жарким поцелуем, на который я тотчас поспешно ответил, крепко обхватив стан возлюбленной, привлекая её к себе.

В этот раз Виктория уже не сопротивлялась…

— Может, тебе все-таки стоит остаться, фон Ронин? Ты никому ничем не обязан.

Уютно замерев на правой половине кровати, тесно прижавшись к моему боку, Виктория озвучила те слова, кои не могла не озвучить. При этом посмотрев на меня с той щемящей сердце нежностью, какую только может подарить отчаянно влюбленная женщина…

И моё сердце конечно же вновь защемило, стиснуло в груди. Может действительно бросить все?!

И стать нахлебником у отца Виктории? Чтобы тот мог хвастаться, что допустил до руки дочери голозадого дворянина, нищеброда наёмника, ничего не добившегося в этой жизни? Моя любимая фройляйн может этого не видеть и не понимать — но её отец отнюдь не рад моему присутствию в их семье, терпя меня ради дочери. И никакой дворянский титул его не прельщает…

Ну уж нет! Царь Московитов обещает щедрую плату за службу, и прибавив её к уже имеющимся накопления, я смогу не только сыграть достойную возлюбленной свадьбу, но и открыть собственное дело без подачек её отца!

Вдохновившись последними мыслями, я уверенно ответил:

— Нет, я не могу остаться, птичка моя. Но торжественно клянусь, — я приложил руку к сердцу, — что это будет последняя поездка. А после я буду полностью в твоей власти! Обещаю, что прокачу тебя на спине сразу, как мы увидимся после разлуки.

— На глазах у всех?

— На глазах у всех. — я поцеловал ее в краешек губ. В ответ же маленький кулачок фройляйн Айхен уперся мне в грудь.

— Только попробуй погибнуть! Я лично найду Пражского колдуна, оживлю тебя — и снова убью!

— Ни в коем случае, дорогая! Мы ведь еще столько всего не видели и не сделали!

Девушка кивнула в ответ, как-то вымученно улыбнулась… А потом в глазах её блестнули слезы, выдавая истинные чувства — и сердито нахмурившись, Вики отвернулась к окну.

Я было потянулся к ней, но руки мои налились свинцовой, неподьемной тяжестью. Я было дернулся к девушке, находящейся столь рядом — но ставшей вдруг такой недостижимой! — и ничего не получилось.

Тогда я рванулся к любимой изо всех сил — и проснулся…

Еще темно. Но бодрствующий сотник, прижав палец к губам, дернул меня за руку. Лицо его оказалось совсем близко… Как и обнаженная сабля! Вид у моего спутника на редкость встревоженный — и поняв это, я окончательно пришёл в себя, легонько сжав руку стрельца в ответ. Если Тимофей призывает к молчанию, то явно неспроста!

Оглянувшись по сторонам, обратил внимание, что товарищ мой старательно затушил и разведенный в неглубокой ямке костерок — даже угли не мерцают. Однако… Что же так всполошило стрельца?

Стараясь не шуметь, я достал из-под седла, служащего мне в дороге подушкой, пистоль — и нашарил рукоять меча. При случае смогу стрельнуть и в темноте, на звук — тем более, что не ослепленные светом костра глаза более-менее видят и в ночи…