Орел и Волки

Неожиданно противник оскалил зубы и подался вперед, явно намереваясь откусить нос римскому недоноску. Центурион рванул голову дикаря в сторону, потом сам резко вывернул шею и рассек вражеское, искаженное злобой лицо металлическим щитком, прикрывающим щеку. На долю секунды удушающая хватка ослабла, и этого Катону хватило, чтобы, вскинув голову, изо всех сил ударить противника в переносицу ободком шлема. Варвар взревел, непроизвольно вскинул руки к глазам, а с хрипом втянувший в себя воздух Катон схватился за рукоять широкого поясного ножа. Выхватив кинжал из ножен, он занес его над врагом и, вложив в удар всю свою ярость, вогнал ярко сверкнувшее острие под основание черепа бритта.

Варвар судорожно напрягся, словно все его мускулы вдруг затвердели, а Катон выпустил рукоятку кинжала, отпихнул тело в сторону и снова поднялся на ноги. Подобрав с земли меч, он увидел врагов, подступавших к самой повозке царя. Вся стража Верики уже полегла, защищая своего господина, и сейчас там возвышался один лишь Кадминий. Держа перед собой простой кожаный щит, могучий бритт вскинул меч, грозя снести голову каждому, кто окажется настолько глупым, чтобы подставить себя под удар. Прямо на глазах у Катона один вражеский воин взвыл и рванулся вперед. Но начальник царской стражи, видимо, не зря слыл лучшим воином страны атребатов. Он остался стоять где стоял, однако отреагировал на наскок гораздо быстрее, чем это можно было представить. Миг — и меч гиганта вонзился врагу в живот с такой силой, что из спины того выскочил окровавленный кончик, а в следующее мгновение Кадминий уже высвободил клинок и проревел что-то презрительное окружавшим его сторонникам Каратака.

Но врагов было слишком много, и когда один из них сделал выпад, Кадминий, метнувшись, чтобы отбить его, слишком поздно понял, что это уловка. Острие копья вонзилось ему в плечо, и пальцы пораженной руки невольно разжались, выронив щит. Недруги разом накинулись на великана, но тот с яростным ревом рубанул первого из нападавших так, что голова того взвилась в воздух и через миг запрыгала по земле. Однако еще через миг град ударов отбросил Кадминия к борту фуры; мечи и копья вонзались ему в грудь и живот. Он попытался броситься своим убийцам навстречу, но, приколотый к доскам, лишь взревел в бессильной ярости, разбрызгивая кровь и слюну.

— Государь! — прокричал он, с усилием повернувшись. — Беги! — И соскользнул на землю, уронив голову на широкую грудь.

Все это Катон успел увидеть за один краткий миг, пока, схватив щит, бежал к царской фуре. Из-за отведенного слабой старческой рукой полога высунулся узел выбеленных известкой волос. Царь с тревогой воззрился на нападающих, но уже в следующее мгновение сумел с собой справиться, и на его лице отразилось презрение.

Воин, находившийся впереди, ухватился рукой за край повозки, чтобы подтянуться и добраться до повелителя атребатов.

— Волки! — заорал Катон. — Сюда! Эй, уроды!

Четверо подступавших к фуре врагов обернулись на крик, но первый из них мог этого и не делать. Он уже ничего не увидел, ибо римский клинок вошел ему под лопатку, разорвал мышцы, пробил грудную клетку и пронзил сердце. Ударив щитом в лицо второго врага, Катон попытался высвободить меч, но он застрял намертво, и убитый бритт, валясь с ног, увлек клинок за собой. Не удержав рукоять, центурион встал над телом Кадминия спиной к царю, прикрываясь щитом.

— Волки! — кричал он. — Мать вашу драную, вот я!

Последним двум вражеским воинам потребовалось мгновение, чтобы понять, что центурион не вооружен, и они устремились к нему с торжествующим огнем в глазах. Один, схватившись за край щита, рванул его на себя и вбок, тогда как второй отвел копье назад для удара. Отступать было некуда, и Катон мог лишь расширенными от ужаса глазами взирать на сверкающий наконечник. Время вокруг словно замедлилось, но роковой момент приближался неумолимо и неотвратимо. Однако в последний миг кто-то оттолкнул юношу в сторону, бросился на копейщика и вместе с ним рухнул наземь.

Подбежавший с уцелевшими воинами атребатской когорты Мандракс пронзил четвертого нападавшего острием штандарта Волков. В то время как бойцы формировали вокруг повозки живой заслон, Катон подскочил к Верике. Царь лежал на поверженном им копейщике: его костистая рука сжимала рукоять кинжала, глубоко вбитого в глазницу врага.

— Государь!

Катон мягко поднял царя, оторвав от мертвеца. Верика открыл глаза, но взгляд его блуждал и остановился не сразу. Наконец, словно узнав молодого центуриона, царь слегка улыбнулся:

— Ты не ранен?

— Да, государь… ты спас мне жизнь.

Губы Верики раздвинулись в болезненной усмешке.

— Да, что-то припоминаю… Где Кадминий?

Катон огляделся и увидел, что начальник царской стражи пытается сесть. Огромный воин надрывно кашлял, кровь, текшая изо рта, заливала ему грудь.

— Мандракс! — крикнул Катон. — Позаботься о государе.