Ореховый хлеб

— Немецкий червь, — повторил Монте, просунув острие меча через забрало Сарацина, и ногой наступил ему на горло.

Оруженосец Сарацина сразу же подскочил и, схватив пустую сетку, накинул ее на голову Монте и повалил его, спутав ему ноги.

Сарацин поднялся, схватился было за меч, но, подумав, отбросил его.

— Свинья прусская, ты не стоишь рыцарского меча! — И он принялся избивать палкой валяющегося на земле в навозе Монте.

Потом несколько оруженосцев схватили Монте и втащили его в конюшню. Катрина с окаменевшим лицом отвернулась от этой сцены и хлестнула коня.

Пруссы подтянули туры к самым стенам, из катапульт летели камни и клубы огня. Сверху крестоносцы лили смолу и кипяток, сметая пруссов, карабкающихся по лестницам и выступам стен. Только с восточной стороны было тихо. Воины выжидали, поглядывая на Самилиса.

Монте в сопровождении Ауктумы, сменив коня, подскакал к Самилису и крикнул:

— Самилис, почему твои воины, точно бабы, трусливо топчутся на месте.

— Я ранен, Монте, потерял много крови. — Самилис повернулся спиной, показав окровавленную кольчугу. — И мои люди тоже почти все ранены и выбились из сил.

— Витинг Самилис, я приказываю тебе: нападай!

— А я тебя не послушаюсь, Монте, — пробормотал Самилис. — Я отделюсь, будем воевать каждый сам по себе.

Монте молчал, крепко сжав губы, и вдруг выхватил меч и замахнулся. Самилис отскочил.

— Ты больше не вождь. Ауктума тебя заменит, — сказал Монте.

Самилис крепко сжал опущенные кулаки.

— Так вот как, Монте?.. Ты поднял руку на витинга? Вместо меня ты назначаешь моего раба, который пас у меня свиней? Нет, Монте, племя само избирает вождя.

Воины недовольно роптали, окружив Монте и Ауктуму.

Из них выдвинулся вперед престарелый воин:

— Монте, ты из другого племени, ты не вправе распоряжаться нашими делами… Я тоже витинг и никогда не соглашусь, чтобы мною повелевал раб.

— Витинг, здесь нет рабов, есть только воины!

— Если так, то лучше тогда мы сдадимся Ордену, и ты сможешь сам воевать со своими рабами!

Воцарилась угрожающая тишина, витинг, тревожно озираясь, попятился назад. Самилис хотел что-то сказать, опередив Монте, но не успел. Свистнул меч Монте, старый витинг отбежал несколько шагов без головы и рухнул.

— Кто еще хочет воевать отдельно? Кто еще хочет сдаться Ордену?

Воины разошлись и двинулись к стенам, таща с собой лестницы, дощатые укрытия, устанавливая катапульты.

Ауктума посмотрел на недвижимое тело витинга и тоскливо сказал:

— Монте, они теперь меня убьют из-за угла.

И он начал наставлять катапульту.

Камень взлетел высоко и упал где-то за городской стеной. На губах Ауктумы появилась по-детски счастливая улыбка.

Вечером Монте вошел в город через главные ворота. Герман Сарацин с несколькими рыцарями успел еще укрыться в угловой башне замка. Город вымер, по площади ратуши ветер разносил пепел. Оставшиеся в живых горожане столпились в соборе, молились и в страхе ожидали появления пруссов, в то же время не теряя надежды, что случится какое-то чудо и пруссы уйдут, не тронув их. Перед большим алтарем, окруженный ксендзами и монахами, молился епископ, в отчаянии проклиная пруссов, которым, казалось, помогает сам бог, а заодно и Орден, который оставил его, епископа, на произвол судьбы.

Загрохотали двери собора, епископ начал бить себя в грудь, горожане завопили:

— Господи, не дай погибнуть твоему народу!

И епископ, сняв усыпанное драгоценными камнями распятие, повесил его над алтарем. Двери грохотали, словно огромный барабан, горожане срывали с себя драгоценности, украшения, одежды и складывали все это у подножия распятия, взывая:

— Господи, не отрекись от нас, грешных! Сжалься над нами!..

— Господи, я закуплю целую сотню индульгенций!

— Спаситель… я твоя невеста!

Тощий, оборванный юноша протиснулся к алтарю, вывернул пустые карманы и, перекрывая голоса молящихся, воскликнул:

— Пресвятая дева Мария, поверь, мои карманы пусты, но ты помилуй нас и прими мою жертву!

И он подпрыгнул высоко, перевернулся в воздухе и, подобно кошке, снова встал на ноги. Люди расступились, умолкли и с какой-то смутной, вновь появившейся надеждой уставились на него, как бы не слыша больше громыхания дверей. А юноша еще продолжал кувыркаться на французский, британский манер, вертеться волчком по полу и, когда он подпрыгнул до уровня рук спасителя, его пронзила стрела. Казалось, он на мгновение застыл в воздухе, а затем медленно, точно птица, упал на пол. Пруссы были уже в соборе, когда подскакал Монте и остановил коня.

— Постойте! — вскричал он.

Соскочив с коня, Монте перешагнул через труп акробата и, остановившись перед большим алтарем, закрыл святое писание. Потом он громко и четко произнес, глядя в глаза епископа и улыбаясь:

— Erat autem fere hora sexta, et tenebrae factae sunt in universam terram usque ad horam nonam. Et obscuratus est sol, et velum templiscissum est medium. Et clamans voce magna Jesus ait: «Pater, in manus Tuas spiritum meum»[6].