Орден Скорпионов

Он тянется вниз и поправляет герб Тиллео между моих ног, но я дышу ровно. Тонкая ткань – единственное, что отделяет его проворные пальцы от моей промежности. И пока он притворяется, что возится с моим платьем, а на самом деле пытается выбить меня из колеи, я безучастно смотрю на его кожаный нагрудник.

Рука Крита застыла там, где ему никогда не будут рады, и я уже подумываю – а не его ли я должна убить? Затем вспоминаю слова Тиллео, сказанные в столовой, и разочарование сочится из груди, как жидкая смола.

Сомнений быть не может – он говорил, что я должна убить члена Ордена, а не какого-то ничтожного охранника, который думает, что может унизить меня, если прикоснется ко мне там, где не следует.

С другой стороны, я же решила нести разрушения и хаос до тех пор, пока меня не убьют. Почему бы не начать с того, чтобы преподать развратному монстру урок о том, почему не стоит связываться с рабыней клинка?

При мысли об этом в моей груди растекается удовлетворение.

Смогу ли я потом выкрутиться?

И не все ли мне равно?

Я очень осторожно прижимаюсь к руке Крита – кто знает, как он отреагирует на этот внезапный контакт. Криту нравится причинять боль. Его возбуждают «нет» в наших глазах, «не трогай меня», что так и не смогло сорваться с наших губ, потому что мы боимся наказания. И если мне нужно было подходящее время, чтобы дать Криту отпор, то нужно было действовать сейчас – когда Приют и поместье стоят на ушах и здесь, кроме обычных рабов клинка, есть еще куча обученных убийц, готовых принять удар на себя.

Я осмеливаюсь поднять глаза на Крита. Мое сердце колотится от страха и возбуждения. Он может избить меня – выследить позже и заставить заплатить за то, что я сейчас собираюсь сделать. Или он может пожаловаться Тиллео и потребовать, чтобы меня выпороли, или, еще хуже, высекли. На его жажду отомстить, поставить меня на место я и рассчитываю.

У Крита расширяются зрачки – его пошлый взгляд скользит к моим губам: очевидно, он принял мое прикосновение за интерес. Но ему требуется лишь секунда, чтобы почувствовать, как лезвие упирается в его твердеющий член.

Видеть, как похоть испаряется из его взгляда, словно мираж в пустыне, довольно возбуждает. На ее место приходит гнев, тело напрягается в ответ на угрозу, которую, как он теперь понимает, я для него представляю.

– Тронь меня еще раз, полудурок, посмотрим, к чему это приведет, – предупреждаю я, голос мой едва громче шепота.

– Тиллео за это с тебя шкуру снимет, – тихо рычит он в ответ.

И стоит ему понизить голос, как мое беспокойство тут же улетучивается. Если бы он хотел пожаловаться Тиллео, он бы уже вопил о том, что у меня есть нож, который мне, вообще-то, иметь не положено. Нет, он собирается разобраться со мной сам, и именно этого я от него и хочу.

– Может быть, – соглашаюсь я, хотя угроза явно пустая. – Но еще он отрубит твою голову за то, что ты позволил себе делать вещи, о которых тебя никто не просил, не так ли, Крит? Мы оба знаем, как хорошо он реагирует на проявление неуважения.

Я вижу, как начинает подрагивать его челюсть, еще крепче прижимаю лезвие к замше его брюк и шепчу сладко:

– А теперь проваливай.

Крит пристально смотрит на меня, но после напряженной паузы все же отступает назад. Как только между нами появляется пространство, нож возвращается в ножны. Движение такое быстрое, что Крит мог бы наблюдать за мной до конца жизни и так и не увидеть, где я его спрятала.

– Тебе конец, сука, – огрызается он, но я вновь опускаю взгляд на его нагрудник, расслабляю мышцы лица и притворяюсь, что его там нет.

Мгновение я чувствую его нерешительность, но затем он внезапно яростно разворачивается и бросается прочь из зала. Если кто-нибудь из других рабов клинка и видел наш обмен любезностями, они ничем себя не выдадут. Все мы стоим неподвижно, все наготове, наши невидящие глаза устремлены в одну далекую точку.

В моей голове, однако, полная сумятица – ощущение, будто я очнулась от столетнего сна. С тех пор, как Тиллео привел меня сюда, я научилась скрывать свои мысли и эмоции. Я выполняла приказы и сдерживала гнев, что копился в моей душе. Я подавляла желание сопротивляться, хоть как-то на что-то реагировать и старалась подойти к пустой лодке смерти как можно ближе. Но все эмоции и порывы, что раньше считались подавленными, вырвались на волю. Я хочу убивать, сеять хаос, вернуть страдания, что я пережила за последние шесть лет, сторицей. Меня научили быть безжалостной убийцей, и все, чего я хочу, – это использовать свои умения против моих учителей.

И мне трудно вновь сдерживаться и стараться быть терпеливой.

Я лелею всполохи пламени жажды мести, что пылает в моей груди, и напоминаю себе, что осторожность и скрытность сейчас важны, как никогда. Я могу забыться в жажде крови и вряд ли нанесу хоть какой-то урон империи Тиллео прежде, чем меня прирежут. Но, если буду разумной, я смогу тайно подрубить ноги его глиняному колоссу. И, когда я наконец буду стоять над моим Хозяином и перережу его никчемное горло, он будет знать, что его империя, его наследие исчезнут вместе с ним.