Орда II

– А откуда у вас такой цвет волос золотой? Вы что их действительно золотом натираете?

Дева расхохоталась, притом так заливисто да обворожительно естественно, что Кайсай в очередной раз затрясся от возбуждения да чуть не застонал от истомы нахлынувшей, да нормального для мужика желания немедленно завалить её тут же да сжать в объятиях.

– Нет, Кайсай, – весело ответила Золотце, видимо приняв решение быть раскованной и получать от этого удовольствие, сверкнув искрой своего мимолётного взгляда чарующего, – красим мы их. Мы все до единой крашенные.

– Это как? – так же естественно удивился Кайсай, подъезжая к Золотцу в плотную до касания.

– Травка тут в степи одна растёт секретная. Вот её собираем, отвар готовим да красим до позолочения.

И с этими словами, она, порывшись в перекидной суме достала небольшой мешочек кожаный. Развязала, понюхала содержимое да протянула его берднику. Тот осторожно взял мешок, тоже зачем-то понюхал содержимое, ощущая пряный аромат травы неведомой, хмыкнул да вернул хозяйке, давая понять, что просить не станет себя перекрашивать. Ему и свой цвет нравится.

– А можно ещё спросить? – поинтересовался рыжий осторожничая.

– Спрашивай. Я сегодня добрая.

– А это, правда, что обладательница узора чёрного жизнь отобрать может запросто?

Весёлость с лица Золотца, как ветром сдуло порывистым.

– Это тебе тоже еги-баба поведала?

– Нет, – не стал врать воин, – это мне мой наставник рассказывал, а у еги-бабы он не чёрный, а серый такой, пепельный, примерно, как у тебя и она, по её словам, такого не может. Пуп, говорила у неё развяжется.

– А ты храбрый заяц, – неожиданно жёстко проговорила Матёрая, уставившись в упор на собеседника, – не трясись. У меня тоже пуп не так завязанный, а вот Матерь наша, может одним помыслом. Но у неё чернота блестит словно масло, а моя, да, матовая. Я только так могу…

И не успел Кайсай возразить, мол не надо, верю, как его скрутила судорога сумасшедшая, да так резко, что зубы друг о дружку щёлкнули, со звоном отдаваясь гулом в бестолковой голове, а он сам, лишь спало оцепенение чуть с коня не сверзься, чудом за стремена удерживаясь. Золотые Груди хохотала до слёз. Ей, видите ли, стало весело.

– А розовый узор на попе тоже рассмотрел? – спросила золотая гадина, хитро прищурившись.

– Не надо, – завопил Кайсай, да кинулся от заливающейся смехом девы подальше в сторону…

Перебравшись вброд через очередную реку неширокую, где стояла застава с охранением, что при виде дев тут же расступились как можно дальше от проезжающих, и позволили вслед за девами проскочить двум молодцам без какого-либо допроса с дознанием, путники, наконец, вступили на легендарное Поле Дикое.

Отъехав от реки на четверть полёта стрелы пущенной, Золотые Груди остановила коня, и все путешественники собрались в кучу единую.

– Всё, – вновь изображая из себя стерву спесивую, подытожила Матёрая золотоволосая, – мы на месте. Вам туда, – и она указала рукой на дорогу утоптанную, – а нам домой, в другую сторону.

– Жаль, – протянул Кайсай, дурачком прикидываясь, – я б в вашей компании всю жизнь ездил бы.

– Соскучишься, приезжай, – тут же съязвила Золотце, топя своими зелёными глазищами пожирающего её взгляд рыжего, – будем рады вас сварить да съесть на празднике.

Девы звонко засмеялись, довольные шуткой своей предводительницы. Молодцы кисло скривились, изображая улыбки отвратительные. Затем Золотце молча подвела коня к берднику да сделала то, от чего в ступор впали все без исключения. Похоже даже те охранники, что переправу караулили да издали наблюдавшие за странной компанией.

Она вдруг ухватилась за шею рыжего да впилась сладким поцелуем в губы воина. Затем отстранилась, оправила бронь задравшуюся, да вальяжно проговорила собой довольная:

– Я привыкла последнее слово в разборках всегда за собой оставлять, молодец.

И тут же пронзительно взвизгнув «Я-ху-ю», стелясь стрелой к траве, полетела вдоль реки в сторону. Её замешкавшееся на мгновение сопровождение, взвизгнули то же самое да понеслись следом весело повизгивая. Кайсай с Куликом остались стоять статуями каменными.

– Она меня отравила, – еле слышно произнёс Кайсай, шевеля губами алыми.

– Как отравила? – взвизгнул Кулик перепуганный, да ничего не понимая кинувшийся к товарищу на помощь посильную.

– Полностью. Жизнь отравила, голову. Сердце вообще разбила вдребезги, – продолжил еле живой бердник сконфуженный да повернувшись к своему попутчику, вопрошал, – что это было, как ты думаешь?

– Ну, я не знаю, – стушевался Кулик, но тут же внёс своё предположение, – может влюбилась по уши?

– Я тебя умоляю Кулик, – вальяжно перебил его рыжий тоном бывалого, – эта, может влюбиться только в саму себя и ни в кого более.

– А что же тогда? – удивился берсерк молоденький.

– Да хрен её знает? – подытожил разговор Кайсай, головой встряхивая, – она то вряд ли, а вот я, похоже, пропал окончательно. И ведь как точно бьёт, дрянь золотоволосая…

3. На безрыбье и рак – рыба, но на без рачье рыба не прокатывает