Оракул Апокалипсиса

Но Филипп упрямо покачал головой:

– Моя дорогая, я и так разболтался. Эта тайна принадлежит не мне, и я не имею никакого права говорить о ней. Пожалуйста, пойми меня!

Он умоляюще заглядывал ей в глаза, напоминая нашкодившего пса, гладил по руке и попытался поцеловать. Марго, благоразумно рассудив, что больше сегодня вытрясти из Филиппа не удастся, сменила гнев на милость. Остаток вечера они провели, болтая о всяческих пустяках.

После расставания с Филиппом Марго первым делом нашла укромное место и позвонила Эврару, попросив его навести справки о Стефане Каспа или Гаспа, живущем где-то в квартале недалеко от Сорбонны. Эврар пошутил, что с тем же успехом он может поискать иголку в стогу сена. Марго резонно возразила, что достаточно проверить все телефонные звонки Филиппа и их адресатов. Стефан просто должен был быть среди них. Эврар сначала ехидно предложил своей кузине поменяться местами, а потом, признав, что эта нить вполне может привести к чему-нибудь интересному, пообещал заняться этим в ближайшее же время.

* * *

Год 999 после Рождества Христова. Священная Римская империя, Констанц

Поднявшийся затемно после бессонной ночи отец Иероним вышел из дома. Именно этой ночью его посетила необычная мысль. Настолько странная, что он подумал, что ему снится какая-то ерунда. Даже ущипнул себя, чтобы проверить, не спит ли. Нет, не спал. Но идея не отпускала, как снежный ком обрастала новыми подробностями, прилеплявшимися то там то сям деталями. Все складывалось, как черепки разбившегося горшка. Еще немного – и сосуд мог предстать перед ним полностью. И сосуд этот был особенным. Отец Иероним уже назвал его вместилищем греха. И первым, с кем он решил поговорить сегодня, был Кривой Ганс. Город медленно просыпался. Кузница, еще не успевшая разогреться, была ледяной, хотя огонь уже полыхал в двух огромных очагах. Два чумазых помощника раздували горны под присмотром подмастерья Кривого Ганса. Сам хозяин находился в примыкавшем к кузнице небольшом магазинчике.

– С чем пожаловали, отец настоятель? – мрачно осведомился глава оружейников. Было видно, что он был не в духе.

– Этот разговор может остаться между нами, Ганс?

– Разумеется, – уже более заинтересованно произнес хозяин кузницы.

– В смерти Густавиуса обвиняют Бертольда Вюртембергского.

– Бертольда? – поразился Ганс.

– Ты удивлен?

– Да, отец мой, – кивнул головой оружейник и со странной усмешкой добавил: – Само собой, так будет удобнее, тем более этого монаха мало кто в городе любит. Но не думаю, что Густавиуса убил Бертольд.

– Почему?

– Вы видели Бертольда и видели Густавиуса. Бродяга был крепким малым. А монах – плюнешь – пополам переломится, – презрительно пожал плечами Ганс, – так что Бертольда обвиняйте в чем угодно, как кумушки по углам шепчутся, что он колдун, сатанинский служка, но смерть Густавиуса – не его рук дело.

– Но он мог его напоить, потом связать… – начал было Иероним.

– Напоить Густавиуса?! Даже дьяволу это было не под силу. В чем, в чем, а в этом бедняга был силен, спросите Гунара, хозяина «Весельчака». Так что повторяю: обвиняйте Бертольда в чем угодно, но только не в этом.

– Ты уверен?

– Даю руку на отсечение, – очень серьезно произнес Ганс, – и еще одно: я не первую ночь в карауле, и мы давно уже заметили, что монах частенько работает до глубокого вечера, а то и до утра. И когда проходишь мимо его дома, в маленьком отверстии, что служит отдушиной погреба, видны отблески свечей. Так вот, в ночь гибели вашего подопечного свечи горели всю ночь.

– Ты готов повторить все это на суде?

Реакция была неожиданной, Ганс как-то враз посерел и жестко ответил:

– Нет, отец мой, и не просите. Если архиепископу с бароном понадобилось обвинить Бертольда, я на их пути вставать не буду! – и отвернулся.

– Откуда ты знаешь, что это архиепископ и барон? – не сдавался настоятель.

– Кто же еще? – мрачно покачал головой одноглазый оружейник.

– И именно поэтому ты отказываешься рассказать правду?

– Отец настоятель, – вздохнул Кривой Ганс, – в этом городе не все чисто, и вы прекрасно это знаете. Я человек семейный, у меня кузница. Я, как и все честные горожане, работаю и плачу все пошлины в городскую казну. А теперь пройдите на северную окраину, около правой стены, как грибы после дождя, выросли лавки, в которых вам предложат непонятно откуда взявшиеся кольчуги не здешней, восточной работы. На их завоз был объявлен запрет. И если бы только мы, оружейники, жаловались, нет, это касается всех: торговцев тканями, кожей, гончаров, скобяных дел мастеров, никого не обошли. И если бы только это… – Кривой Ганс устало махнул рукой, – пойдите спросите Матильду, вдову Эврара-мельника, что живет за восточным валом, как погиб ее муж?

Отец Иероним слышал эту историю про неизвестно откуда взявшихся бродяг, которые жестоко расправились с Эвраром, привязав его к мельничному колесу. От бедняги ровным счетом ничего не осталось, если не считать раздробленных на мелкие части костей. Так и положили в гроб все, что смогли.

– Ты знаешь, чьих рук это дело?