Горячо пожав наманикюренные щупальца Актинии и заискивающе глядя в ее томные очи, он попросил, чтобы его не беспокоили. На любые вопросы следовало отвечать коротко и грубо: мол, ничего не знаю, жилец съехал в неизвестном направлении.
Наутро, спустившись за кипятком, Парнасов нашел Актинию в необычайной задумчивости. Забывая хлопать ресницами и приоткрыв пунцовые губы, она ловила голос диктора из маленького настольного приемника.
Парнасов остановился и прислушался, чувствуя, что его волосы начинают шевелиться.
— …Две башни Нью-Йоркского делового центра атакованы летчиками-камикадзе! — захлебывалось радио.
Парнасов вспомнил две горящие башни по бокам сцены и бумажные самолетики в руках алхимика. «Завтра будет поздно!» — обреченно шептал старик. Откуда он мог знать о крушении башен по ту сторону земного шара? Сегодня как раз одиннадцатое, одиннадцатое сентября, месяц Девы, число Справедливости! Что это? Бред старикашки или тайный оракул?
— Солнечные часы, труба, семнадцать, Луна и Солнце, Воскрешение мертвых, верни ключ… — зачарованно повторил Парнасов.
Вернувшись в номер, Парнасов навзничь упал на постель и накрылся подушкой. Один кошмар сменял другой. В этом жутком сне смешался загадочный Ключ от Воскрешения Мертвых, улыбка длинноносого паяца и рухнувшие башни-близнецы.
Очнувшись, Парнасов решил во что бы то ни стало взять свой куш и разгадать завещание старика. Для начала он поинтересовался у гостеприимной Актинии, что на местном жаргоне означает «труба», и получил неожиданный ответ, что трубой с давних времен зовется местное кладбище и прилегающая к нему улица.
«Дело-труба, — размышлял Парнасов, — а может быть, имеется в виду тоннель, по которому устремляются в светлую даль души, легкие и свободные, как мотыльки?» Однако Актиния не оценила полета его мысли.
Все оказалось гораздо проще. В центре кладбища некогда было установлено мраморное надгробие в виде ангела, трубящего в трубу. В свете того, что узнал Парнасов о местных достопримечательностях, странное сочетание слов и цифр «труба семнадцать» вполне могло оказаться адресом старика, ведь где-то же он жил до того рокового вечера.
Опасаясь покидать свое убежище при дневном свете, Парнасов дождался темноты и лишь тогда отправился в разведку. Вяло накрапывал осенний дождь. Парнасов шел уже довольно долго, и капли с волос затекали за ворот его летнего пиджака. Он все еще наделся, что где-то рядом с кладбищем есть жилой массив с домом семнадцать, с восемнадцатой квартирой или чем-то подобным. Но в конце улицы выросли кладбищенские ворота, едва освещенные тусклым, покачивающимся светом, Парнасов не повернул назад, он решительно вступил в полутемные аллеи города мертвых. Правильно разбитые улицы этого города сбегались к главной площади и, преодолевая запредельный ужас, Парнасов ждал появления трубящего ангела.
К полуночи небо освободилось от туч и ущербная луна немного восполнила недостаток освещения. Впереди, в бурном ветреном сумраке, белела мраморная фигура. Посланник Апокалипсиса действительно когда-то дул в трубу, знаменуя наступление Судного Дня, но трубу давно отбили воинствующие атеисты. Однако крылатая фигура не утратила величия. У подножия памятника, в точности по слову старика, были установлены солнечные часы. На их постаменте все еще можно было различить барельефы: луну, солнце, звезду и крест.
«Верни ключ!» — прошептал старик. А может быть: «Поверни». Словно герой триллера, Парнасов попытался сдвинуть стрелу солнечных часов, пробуя закрутить мраморный столбик по часовой стрелке. Внутри постамента что-то хрустнуло, заскрежетало, и мраморная плита внезапно поползла в сторону. В нише под часами лежал черный чемодан. В слабом лунном свете блестели кованые уголки и нашлепка из светлого металла.
Герман Михайлович лихорадочно огляделся. Из-за облетевших деревьев выглядывала перекошенная от страха луна. Парнасов схватил чемодан, установил солнечные часы на место и побежал к «Приюту странника».
Поздно ночью он взломал ржавые, похожие не зубастые крокодильи пасти замки на крышке чемодана и заглянул внутрь. Внутри не оказалось ни старинных золотых монет, ни драгоценных украшений. Древний экспонат был доверху набит книгами и рукописными трактатами на немецком языке и латыни. Но были и тетрадки, написанные по-русски: «Истинное откровение по поводу универсального лекарства, называемого в просторечии философским камнем», «Искусство быть счастливым», «Трактат о Соли», «Вода Воскрешения» и «Глория Мунди».
«Заклинаю тебя устами и руками хранить этот секрет от злых, алчущих и преступных людей, — предупреждала надпись на титульном листе „Воды Воскрешения“. — Не возвышай себя с помощью этого секрета, чтобы Бог не имел причин быть недовольным тобою в Судный День…»
Последними на белый свет явились дневники и мемуары, подписанные неким Ксаверием Гурехиным.