Оракул

Перед Стеллой Шкодинской никогда не стояло выбора быть красивой или быть умной: несвойственное женщине глубокомыслие было ее второй натурой. «Звездочка» и в детском саду, и в школе умудрялась оставаться вечной отличницей по всем предметам и очаровательной куколкой с оловянным сердечком, потому что живое человеческое сердце не вынесло бы бесконечной муштры, начавшейся еще в утробе, когда ее молодые родители, начитавшись разных модных книжек, сговорились зачать гения, спасителя заблудшего человечества. И их единственной ошибкой было то, что Стелла родилась девочкой. Уязвленные они, однако, не сдались и продолжили ваять из дочурки «совершенного человека». Сероглазый ангел с тонкими золотистыми косицами терпеливо испытывал на себе последствия всех методик по взращиванию гениального чада в домашних условиях. Гимнастика, скрипка, художественная и математическая школы, три иностранных языка плюс латынь, теннис, фехтование, плавание и танцевальная студия все же сотворили свое дело, изваяв из мечтательной и мягкой девушки железную леди, отлаженный и изящный механизм для выполнения любых задач, в том числе и боевых. Но все задания, начиная с синхронного перевода вербальных текстов любой сложности и кончая восточным танцем живота, Стелла исполняла несколько механически, как заученный урок. Во всем остальном она была безупречна. Такая девушка была просто находкой для шпионской, то бишь разведывательной службы, и если монументального Сельдерея можно было уподобить капитану их небольшой бригантины, то Стеллу хотелось сравнить с резной женской фигуркой на носу корабля, безмолвно воодушевляющей экипаж на подвиги.

Внедренные агенты, разбросанные по всему земному шару, само собой не могли присутствовать на инструктажах, и боевой костяк группы составляли всего два сотрудника: неутомимый физкультурник Скиф и безупречная Стелла. Сельдерей ценил агента Шкодинскую за четкость и служебный лоск. Такую ледяную элегантность и исполнительность он видел только в киноэпопее о Штирлице и внутренне обмирал.

Летучие планерки и короткие совещания группы проходили в маленьком деревянном особнячке, но заседание, посвященное «тайне Буратино», оказалось неожиданно долгим.

Облупленная кукла, найденная в могиле, задавала все больше загадок, и отчеты по этому делу звучали все более запутанно и странно, хотя сюжет этой криминальной драмы не был оригинален. К примеру кукла, обнаруженная в гробнице царевича Дмитрия, лишила покоя не только спецслужбы того времени, но и историков новой волны.

— Болванка выточена на токарном станке не позднее сорокового года прошлого века, точнее перед Великой Отечественной войной, — дикторским голосом докладывала Стелла… — Туловище и конечности марионетки вырезаны вручную из ствола ливанского кедра. На спине у куклы сохранилось выжженное клеймо с гравировкой на старонемецком языке: «Мастер Сандивогиус. Магдебург 1938 год», — продолжила Стелла.

— Однако несуразность получается… — остановил доклад Сельдерей. — Когда Толстой написал своего «Буратино»?

— В 1935 году, — отчеканила Стелла, — в 1936 книга была издана в «Сталинградском краевом издательстве».

— В нацистской Германии читали советские сказки? — усомнился Скиф.

Но Стелла уже взяла след и вся подобранная, пружинистая, как вышколенная борзая, шла на запах удачи.

— Ничего невозможного в этом нет, — парировала она с металлом в голосе. — Алексей Толстой довольно долго жил в эмиграции, и у него вполне могли остаться друзья в Германии. В то время оба режима — Сталина и Гитлера — вежливо дружили. Он мог выслать им книгу, а какой-нибудь мастер изготовил по ней марионетку.

— Зачем? — поинтересовался Сельдерей.

— Скажем, для ответного подарка писателю, — повела плечиком Стелла.

— Вторая половина тридцатых — самый что ни на есть разгул репрессий, Вторая мировая на носу, — уточнил Сельдерей. — А этот, как его там, «красный граф», понимаешь, сказочками занимается.

— Действительно, странно… — поддержала начальника Стелла. — Правда, сам Толстой называет сказку романом для детей и взрослых, намекая на особый статус сказки. Но скажите, с чего это вдруг великий советский писатель, уже написавший к тому времени такие шедевры, как «Хождение по мукам» и «Аэлита» внезапно покушается на лавры Корнея Чуковского?

— Пожимать лавры — дело хорошее, — заметил Скиф. Во время совещания он продолжал тренировать ладонь жестким кистевым эспандером, точно выпытывая у него признание.

— Не пожимать, а пожинать, грамотей! — нежно поправила коллегу Стелла. — Вот только поле ему попалось с терниями. В сталинское время всю литературу, а тем более детскую, просматривало на просвет недреманное око цензуры. Тем не менее Толстой сумел протащить сквозь литературную таможню весьма сомнительный груз: настоящую шифровку в обложке детской сказки. Такое впечатление, что персона Алексея Толстого обладала высшей неприкосновенностью, или в «стране дураков» можно было особенно не церемониться? Кстати, именно Парнасов первым заметил торчащие из книги «ослиные уши» и нарушил многолетний заговор молчания вокруг этой книги.