Я не покупал наслаждение любой ценой, я платил за него не больше, чем оно действительно стоило.
Любовь – бодрое, оживленное, веселое возбуждение; она никогда не вселяла в меня тревогу, и я никогда от нее не терзался; я бывал ею разгорячен, и она вызывала у меня жажду: на этой черте и следует останавливаться.
Любовь вредна лишь глупцам.
Наше усердие в любовных делах, наш опыт, наша привычка – все это пути, ведущие нас к бессилию; властители любви – новички.
Кто может срывать цветы удовольствия, ничего не давая взамен, в том нет ни капли благородства: это возможно только для человека с низкой душой, всегда берущего в долг, никогда не отдавая.
Конечно, любовь для нас более обольстительна, когда к ней примешиваются волнения и неожиданности; наши промахи и неудачи придают ей остроту и прелесть; лишь бы она было горячей и жадной, а благоразумна ли она, это неважно.
Невоздержанность – чума для наслаждения, а воздержанность отнюдь не бич его, а наоборот – украшение.
Я требую от замужней женщины, кроме всех других добродетелей, и хозяйственности, которая тоже есть добродетель.
В те мгновения, когда нас охватывает живая и жгучая страсть, мы не способны изливаться в жалобах и мольбах: наша душа отягощена глубокими мыслями, а тело подавлено и томится любовью.
Каждый познал на опыте, что постоянное пребывание вместе не доставляет того удовольствия, какое испытываешь, то разлучаясь, то снова встречаясь.
Мужчины и женщины вылеплены из одного теста; если отбросить воспитание и обычаи, то разница между ними невелика.
Те, кому приходится иметь дело с упрямыми женщинами, знают по опыту, в какое бешенство они приходят, если на их гнев отвечают молчанием и полнейшим спокойствием.
Любовь – и вправду занятие непристойное, постыдное и недозволенное; но если не выходить из указанных мною рамок, она, по-моему, делается целительной, способной расшевелить отяжелевшие ум и тело; и будь я врачом, я бы с такой готовностью, как и всякие другие лекарства, прописывал ее людям моего сложения и образа жизни, дабы возбуждать и поддерживать их в пожилом возрасте и тем самым замедлить наступление старости.
Наружность мужчины служит весьма малым ручательством за него, но тем не менее она представляет нечто значительное.
Из насилий, чинимых над совестью, наиболее следует избегать, на мой взгляд, тех, которые наносятся женской чести.
Наслаждение и обладание опираются главным образом на воображение. А оно с большим пылом влечется к тому, чего жаждет, чем к тому, что находится в наших руках.
Я предпочитаю общение с дамами наедине. На глазах у всего света оно менее радостно и менее сладостно.
То, что мы называем непристойностью, а именно вещи, которые мы не решаемся делать явно, а делаем тайно, люди раньше называли глупостью, считая пороком замалчивать и как бы осуждать то, чего от нас требуют природа, обычай и наши желания.
Вмешательство тела в наши страсти до известной степени снижает и ослабляет их, ибо такого рода желания утоляются, их можно удовлетворить материальным путем.
Сон гасит и подавляет способности нашей души, половое сближение также рассеивает и поглощает их.
Желая сдержать и покорить страсть, я когда-то пытался держать себя в узде; но я чувствовал, как она зарождается, растет и ширится, несмотря на мое сопротивление, и под конец, хотя я все видел и все понимал, она… овладела мною до такой степени, что, точно под влиянием опьянения, вещи стали представляться мне иными, чем обычно, и я ясно видел, как увеличиваются и вырастают достоинства существа, к которому устремлялись мои желания… как мой разум и мое сознание отступали на задний план. Но лишь только погасло это любовное пламя, как в одно мгновение душа моя, словно при вспышке молнии, увидела все в ином свете.
Чувства обладают способностью повелевать нашим разумом и душой.
Воспитание и дружба
Недостаточно, чтобы воспитание только не портило нас, – нужно, чтобы оно изменяло нас к лучшему.
Я осуждаю всякое насилие при воспитании юной души, которую растят в уважении к чести и свободе. В суровости и принуждении есть нечто рабское, и я нахожу, что то, чего нельзя сделать с помощью разума, осмотрительности и умения, никак нельзя добиться силой.
Я наблюдал только такое действие розги – она или притупляет, или озлобляет.
Тому, кто не постиг науки добра, всякая иная наука приносит лишь вред.
…Самое главное – это прививать вкус и любовь к науке; иначе мы воспитаем просто ослов, нагруженных книжной премудростью.
Игры детей – вовсе не игры, и правильнее смотреть на них как на самое значительное и глубокомысленное занятие этого возраста.
Одна и та же вещь… может заставить и смеяться и плакать не только детей, с непосредственностью следующих во всем природе, но зачастую и нас самих.
Способность снизойти до влечений ребенка и руководить ими присуща лишь душе возвышенной и сильной.