Читаем Опыты Исцеления полностью

Монастырь у подножия холма в окружении старых домов с темными, как у Дюрера, высокими крышами. Оказывается, в картинку из книжки можно въехать на машине. Солнце, весна, огромная старая липа. …И незачем было рвать страницу. Большие птицы парят над холмом – интересно, как им все это сверху? В черепичной крыше монастыря окна мансард – дюралевые переплеты современных пропорций. А я думала, только у нас в России, убого перелицовывают архитектуру. У кого это было: глупая марионетка рвет свои же нити?

Внутри, среди больших древних камней холодно, но это не просто дискомфорт – это важное ощущение прошлого. Монах, идущий в колоннаде, ощущая этот холод, должно быть, причащался всей глубине своей традиции. Хотя важнее холода повторяющееся чередование света и тени, ныряние во тьму и выныривание на свет Божий – наглядная иллюстрация монашеской психики. Из тени в свет перелетая…

Какие скромные голубые цветочки! Совсем простой, непридуманный, почти детский, орнамент украшает высокие своды храма. Единственная толстомордая химера над водостоком. Черное дерево резных сидений сгущает тени от гладких камней, делает их клубящимися и страшными в живом движении форм. Но – поворот головы… и глаз взмывает вверх по оси, предначертанной стрельчатым проемом окна, и лишь потом, переведя дух от слишком стремительного полета, возвращается, чтобы не спеша, шаг за шагом повторить движение света, перебираясь по светящимся цветным стеклам, следя за их переливами в русле окна.

Что было раньше: архитектура или театр? Этот монастырь сделал нас зрителями остросюжетного спектакля о борьбе света и тени, свидетелями, а может быть, и участниками древнейшей мистерии. Здесь чувствуешь себя и вечным актером и вечным путешественником.

Мы въехали в Книттлинген совсем незаметно. То есть я этого не заметила, потому что такие маленькие селения попадались нам по дороге уже не раз. Meine Damen und Herren! Вы уверяете, что здесь родился Фауст – мятежный дух, тягавшийся с Богом и чертом, дух, оказавшийся сродни Гете? Вы хотите сказать, что нечто экстраординарное может появиться среди прилизанных домиков, мытого асфальта, всех этих цветочков и занавесочек? – Не верю! Здесь так приятно, не спеша, подкатить на тихих шинах к хорошо отреставрированной церкви и, лениво выйдя из машины, втянуть носом солнечный полудеревенский запах. Все это мы с г-ном Веллером и проделали в свое удовольствие. И отправились искать следы прошлого в музей Фауста.

В тихом трехэтажном доме, полном растений, блестящих полов, медных ручек и солнечных зайчиков, мы нашли о Фаусте всё. Замечательная немецкая способность осваивать предмет тотально проявила себя здесь во всем блеске. Мне кажется, нет такой рефлексии по поводу Фауста, которая здесь не учтена и не явлена посетителю в виде таблицы или диаграммы, каждую из которых можно изучать часами. Признаюсь, этот отфильтрованный музейный концентрат всегда волнует меня: при всей высушенности такой субпродукт дает редкую возможность каким-то образом охватить и даже чувственно пережить то, что не дано нашему естеству – пространственную всемирность и временную многовековость. Покидая музей, я думала, что это тоже своего рода театр и своего рода мистерия – мистерия о Фаусте, разыгрываемая нами, влюбленными в него вагнерами.

А сам-то где?

На что было тихо в стенах музея, но снаружи оказалось еще тише. Вот еще то, чего не может позволить себе театр – неподвижность и немота. Весь Книттлинген застыл на солнце, и только запах оттаивающей земли и штукатурки потихоньку прокрадывается ко мне внутрь. И так же бесшумно крадется вдоль стен черный кот с испуганной физиономией. Это что – вместо черного пуделя, в насмешку, да? Вдруг, оказывается, где-то кричат играющие мальчишки, принимается звонить колокол, и снова тишина. И все-таки это тоже театр: облака плывут и меняют форму, ветер катит прошлогодний лист и что-то шепчет при этом. Огромная сцена земли, бездонные колосники неба, и между ними игрушечный Книттлинген – искусно сработанная декорация. Две крошечные куколки – герр Веллер и фрау Полякова – усаживаются в крохотную машинку. Сейчас они отправятся в опасное путешествие, их ждут невероятные приключения… Смена декораций, панорама дороги наматывается на барабан.

По дороге домой, то есть в Штуттгарт, мы с г-ном Веллером заехали перекусить в

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии