Опыт путешествий

Собрание идет своим чередом. Перед нами четыре эксперта (эксперт — тот, кто знает о проблеме больше вашего) — учитель, ассистент, студент и тренер, который обучает, как справляться с трудностями. Лица родителей, в основном матерей, застыли в тревожном и напряжении и непонимании. Они изо всех сил пытаются слушать с вниманием. Кое-то из них пришел с детьми. Те сидят поодаль с опущенными головами и рисуют, стараясь, по возможности, оставаться невидимыми. Я их отлично понимаю. Вопросы становятся все длиннее, слышны мучительные истории о безразличии школы, непримиримости руководства, слабых учителях, неэффективных представителях власти и растерянных детях. В ответ на каждый рассказ или описание симптома эксперты обмениваются понимающими усмешками и, как настоящие заговорщики, приподымают брови.

Есть шанс, что они возьмут твоего ребенка под защиту. Слушая очередную историю, все собрание возмущенно качает головами и выражает свое неодобрение действиям очередного параноика.

Наконец встреча завершается. Получены ответы, которые вызывают еще больше вопросов. Двери распахнулись и вывели нас в коридоры, заполненные новыми дверями. Это только повысило озабоченность и без того взволнованных участников, чьи тревоги в основном вращаются вокруг диагностики заболевания. Детям с трудностями в обучении нужна диагностика — ряд профессионально проведенных тестов, которые занимают много времени, и если не совсем произвольны, то и абсолютно точными их не назовешь. Чем-то они похожи на викторины из журнала Cosmo для малограмотных. Тем не менее они несут свою пользу и высоко востребованы родителями детей, терпящих неудачу.

По закону ребенку, которому поставлен диагноз «дислексия», обязаны уделять особое внимание при обучении. Органы образования и школьные советы не хотят делать этого, потому что у них нет денег. Зато у них есть время. А время — это все. Дети растут, вырастают из своих ботинок и, к счастью, из школ. Общеизвестно, что чем раньше вы начнете лечить дислексию, тем лучше — поэтому школы откладывают диагностику. Они не перезванивают, отменяют встречи, теряют документацию в надежде, что проблема перейдет в другие руки, другую школу, возможно, к частным специалистам. Они не безразличны и не жестоки. Они знают, что вся помощь, которую они могут предоставить ребенку с дислексией, — это неподготовленный помощник преподавателя, который способен прочитать детский стишок пару раз в неделю во второй половине дня (к тому же он работает бесплатно). Все понимают, что сложная городская система не подстроится под нужды ребенка, не умеющего читать. Таким образом, у родителей нет другого выхода, кроме того, как сталкиваться со все большим числом неприятностей. У детей есть выбор: они могут отключиться. Могут находиться в комнате, но не присутствовать. Они могут изменить свою самооценку, быть одновременно и пробивными, и чересчур умными. Дети перестают выходить к школьной доске, если боятся, что их осмеют и обидят.

Я зависаю у книжного стенда. Вот они, самые известные дислектики — Ли Райан, Томми Хилфигер, Бенджамин Зефанайя, Стив Редгрейв, Ричард Брэнсон, Зое Ванамейкер, Эдди Иззард, Тойя Уиллкокс, Альберт Эйнштейн, Джеки Стюарт[29]. Звучит, как ужасное реалити-шоу. Для рекламы туберкулеза или сифилиса можно было бы составить куда более звездный список. «Мы не совсем уверены в отношении Эйнштейна, — утверждает куратор книжного стенда. — Не исключено, что он был аутистом».

Я купил брошюру с названием «Руководство для растерянных родителей детей со специальными потребностями». Книга стоит всего 8 фунтов. Она содержит словарик, четыре страницы жаргона и восемьдесят семь сокращений. Насколько легче сказать родителям, что у их ребенка ГМТО, чем «глубокие и многочисленные трудности в обучении». Дама с самыми благими намерениями спрашивает меня, не хочу ли я подписаться на новостную рассылку о дислексии. Я приношу свои извинения, но отказываюсь. На выходе я обращаю внимание на маму с дочкой, чья голова склонилась над записной книжкой. Ей, должно быть, семь или восемь. Ее рисунки умны и закончены, свободные линии изображают вымышленные вещи, которых нет в этой комнате. Мы улыбаемся друг другу. «Она отлично рисует, — говорит одна из весталок. — Типичный дислектик — исключительная креативность».

Возможно, я излишне критичен по отношению к этим людям, но всю свою жизнь я избегал подобных встреч.