Опыт физической метафизики

В силу того, о чем мы говорили, мы имеем (представим себе зрительно) пространство путей, занятых эмпирическими индивидами в определенном мною смысле (так, что каждый раз только одним эмпирическим индивидом), и эти индивиды - это такие субстанциональные точки действенности, которые дают нам мир рождений, как бы покрытый точками, или узлами, сети. Пути эти, или точки, растянутые в интервал без начала и конца, определены, или вбирают в себя множество зависимостей: экономических, технических, культурно-знаковых, идеологических, политических, правовых и так далее и при этом являются некоторыми однородностями для тысяч и тысяч миллионов различных человеческих действий. У всего этого пространства путей есть одно свойство, на которое я коротко хочу обратить внимание: выделение такого способа членения, таких единиц, которые я вводил, предполагает допущение некоторых сопоставимостей между человеческим действием и устройством космоса, или вселенной. Сопоставимость эта — по порядку, то есть некие человеческие действия должны быть по своему порядку сопоставимы с какими-то большими целостностями, чем само обозримое человеческое действие. И эта сопоставимость, или соизмеримость, предполагает и требует по смыслу понятий «ткань опыта», «органы», «мускулы» и так далее, которые я вводил, того, что можно назвать представленностью реального, или реальной представленностью того, что есть в порядке человеческого действия, или в устройстве человека. Иными словами: социальная ткань стремится устроиться таким образом (и тогда она функционирует нормально), чтобы в ней в виде ее собственных расчленений и артикуляций было представлено все то, что есть в человеке, все то, что реально случается, бывает, потому что человек так устроен. Например, если у человека есть воинственные склонности, в ткани общества должна быть представлена армия, или воины, если у человека есть материальные потребности и связанные с этим вещи, то в членении общества должно быть представлено сословие, занимающееся ремеслом, земледелием и промышленностью и производящее продукты, удовлетворяющие имеющиеся материальные потребности. Если в обществе или в человеке есть духовный элемент, то он должен быть представлен и в социальном разделении груда. То, что я говорил, выглядит довольно невинно, но мысль состоит в том (и Платон именно так строил свою утопию государства), что действительное положение дел, искомое человеком, устанавливается игрой установленных пропорций, или соотношений, между социальными расчленениями, которые реально представляют, дают возможность всему этому выразиться и вступать в какие-то соотношения в особом пространстве (потому что, как я показывал, без пространства для мысли, для мускулов и так далее в человеке ничего не существует). И те определения, которые дает философ, по отдельности не относятся ни к военному сословию, представляющему нашу воинственность, ни к торговому сословию, представляющему то, что нам нужно есть, пить и одеваться, — ни к чему к этому в отдельности, а только к пропорции. Платон считал, что справедливость не есть отдельное качество, которое может быть локализовано в отдельном месте общества и в нем носимо какими-то специально для это выделенными людьми, а справедливость есть то, что устанавливается в пропорции, в соотношении. Утопия Платона была мыслительным экспериментом (а мыслительный эксперимент всегда <телесен>, реален), посредством которого он строил воображаемое экспериментальное государство, являющееся государством философа, а не родиной философа, то есть не тем местом, где он родился и живет. Посредством этой конструкции он пытался прояснить себе возможные пропорции, то есть то, как пропорции могут возникать, что они сами собой представляют и к чему они могут приводить. Иными словами, текстуальная конструкция платоновской утопии не была социальным рецептом, Платоном была осуществлена философская работа в у-топосе, то есть в несуществующем месте, в котором, собственно говоря, и развертывается прояснительная работа, проделываемая философом.