Опыт биографии. Невиновные

Зоя Светова, Феликс Светов Опыт биографии. Невиновные Сборник

Филипп Дзядко Об этой книге и ее авторах

Вы видите?

В зале Мосгорсуда стоит седой человек и произносит «последнее слово». Январь 1986 года. За стенами суда — чернота и снег. Человек немолод, он болен. Уже год он находится в заключении. Предполагают — и он сам, и все вокруг, — что он не переживет грядущего срока. А что приговор будет обвинительным, никто не сомневается. Невиновный будет признан виновным. Возможность «последнего слова» на суде для этого человека значит сильно больше, чем просто участие в судебной процедуре. Это способ проститься с близкими, способ подвести итог своей жизни, способ продолжить разговор.

Он начинает так: «Я прожил счастливую жизнь. Я родился и вырос в стране, на земле, которую любил и люблю неизменно».

В его речи слова о счастливой жизни, с которой он прощается, идут рефреном, повторяются несколько раз. И в этом маленьком душном зале в присутствии судебных приставов и милиционеров он говорит: «Я прожил счастливую жизнь. Я всю свою сознательную жизнь, больше тридцати лет, занимался любимым делом. Я работал много и был счастлив. В своих романах, рассказах, статьях я писал об одном и том же, более того, все эти годы я писал одну и ту же книгу — потому что меня интересовали только нравственные проблемы, совесть, путь современного человека, отягощенного всем, чем тяготит его современный мир, XX век».

Роман «Опыт биографии» вышел в 1985 году в Париже в легендарном издательстве YMCA-Press, когда его автор, Феликс Светов, сидел в тюрьме в ожидании суда. Запрещенный роман-автобиография. Хит самиздата 1970-х годов (это из него фраза «Возьмемся за руки, друзья»: прочитав книгу, Булат Окуджава написал свою песню и посвятил ее Феликсу Светову). Портрет поколения и краткая история страны 1920–1960-х годов. Детство сына «врага народа», отрочество в эвакуации, юность «новомирского» критика эпохи оттепели, зрелость богоискательства и диссидентства. Сталинские суды 1930-х, наган красного комиссара, литературная Москва 1960-х, гипсовый Марат, путешествующий из одного дома в другой, разгон редакции «Нового мира» Твардовского, суд над Синявским и Даниэлем и демонстрация 1968 года. Архангельск, Джанкой, Сахалин. А еще — влюбленности и любовь. Детали, города, встречи, помогающие рассказать о долгом поиске самого себя. Приключения свободного человека в несвободной стране на фоне событий из учебника истории.

Эта книга ходила в самиздате, люди перепечатывали ее на пишущей машинке и тайком давали читать друг другу: издать ее в Советском Союзе было невозможно. Опубликованная в Париже, она получила премию имени Владимира Даля.

…И вот автор этого романа заканчивает произносить свое последнее слово, садится на скамеечку. Видите? Судья и народные заседатели уходят в совещательную комнату. Надо немного подождать. Вот они уже возвращаются. Оглашают приговор.

«Светов Ф. Г. виновен в том, что на протяжении 1975–1984 годов в квартире по месту своего жительства, расположенной по адресу: г. Москва, Южинский пер., д. 14 и на даче по адресу: Московская область, ст. Отдых, систематически изготавливал материалы, содержащие заведомо ложные измышления, порочащие Советский государственный и общественный строй, которые распространял на территории СССР, а также направлял за границу, где они широко использовались подрывными центрами Запада в клеветнических пропагандистских акциях против государственного и общественного строя СССР». Приговор — год тюрьмы и пять лет ссылки по статье 190-1 УК РСФСР. Эта статья называется «Антисоветская агитация и пропаганда».

Этот приговор вынес судья В. М. Лебедев. Сегодня, в 2022 году, он председатель Верховного суда России.

Но в том зале, кроме судьи Лебедева, народных заседателей, милиционеров, сотрудников КГБ, секретарей и трех друзей, находится еще один человек. Это дочь подсудимого. Ей 25 лет. Ее зовут Зоя Светова.

Когда Светов читал свое последнее слово, она договорилась со своим мужем Виктором Дзядко: она запомнит первую часть речи, а он — вторую. Чтобы сохранить слова отца. Передать друзьям и читателям — ведь всем кажется: они его вряд ли когда-нибудь увидят.