Опылители Эдема

Я полагал, что законченная пьеса стала самым блистательным граном социальной комедии со времен Шеридана. К моему разочарованию, продюсер радиоспектаклей оказался бессердечным и не разделил моего мнения. Вместе с возвращенной рукописью он прислал письмо, в котором выражал свое сожаление по поводу того, что пьеса не укладывается в рамки его спектаклей, и просил предложить ему что-нибудь другое из моего творчества. Но эта пьеса, называвшаяся тогда «Синдром хорошей погоды», составляла весь мой писательский багаж. Так что, выстрелив ею, я опустошил обойму.

Я выбросил рукопись, но не мог избавиться от идеи. Закончив учебу и начав зарабатывать на жизнь, я добавил к сюжету мистические ракурсы, ввел дополнительные усложнения, сгустил юмор и прибавил грусти. Я не брался за перо, а лишь забавлялся сюжетом рассказа, и, по мере того как в результате переосмысления роли демографического взрыва центральная идея вырисовывалась все более четко, я пришел к решению писать научно-фантастический эпос в духе Мильтоновых поэм, в котором вместо оправдания путей Бога Единого к человеку вообще оправдывались бы пути какого угодно божества к любому человеку. Легко сотворить эпос в воображении — создать его на бумаге много труднее.

В конце концов получился роман, в котором отслеживалось время. Он охватывал период, параллельный нашему времени и в определенные моменты совпадающий с ним, но другой. Его героем все еще оставался Холдейн, но теперь он стал математиком, у которого все более проявлялся интерес к литературе. Этот замысел давал мне возможность переписывать и переделывать знаменитые стихи в свое удовольствие, а также цитировать великие произведения по памяти, не сверяясь с первоисточником.

В один из моментов наслаждения, которое я испытывал, работая над повествованием, мне удалось породить два собственных стихотворения, потребовавшихся по сюжету. Переделанные из Йитса и Шелли, они, по-моему, были хорошо написаны, по крайней мере на одном уровне со средними произведениями Роберта У. Сервиса и Эдгара Геста.

Решив выбраться наконец из инкубатора, я поставил последнюю точку и отпечатал роман. Подыскивая название, — мне не хотелось называть его «Синдромом хорошей погоды», потому что слово «синдром» было не настолько широко распространенным, — я приметил на полке своей библиотеки «Последний поезд из Атланты» и пришел к выводу, что это хороший знак, поскольку Атланта — мой родной город. Я назвал мою книгу «Последний звездолет с Земли». Это была удачная кража, потому что такое название соответствовало одному парадоксу повествования: мой последний звездолет поднимался с Земли где-то около 34 года нашей эры или 1968 года, в зависимости от того как вести отсчет времени. Хайнлайну работа понравилась ровно настолько, чтобы дать на нее положительный отзыв: к моему сведению, он рекомендовал роман впервые и счел это уместным только потому, что именно его рассказ помог мне вынянчить эту фантазию.

Казалось, мифические оттенки грехопадения из лучших побуждений в первом романе сработали, поэтому, планируя второй, я, не смущаясь, пошел на похищение мифа о Федре. Героине было дано имя Фреда, а ее молодому тайному возлюбленному — Полино. Один из кульминационных монологов сюжета я взял почти нетронутым из «Федры» Расина; а почему бы и нет? Тот сам стащил идею у Еврипида.

Я снова попытался замешать повествование на поэтических блестках «Прохладных зеленых холмов Земли», но писать поэтический роман тяжелее, чем короткий поэтический рассказ. Выдерживать единый стиль «Опылителей Эдема» было трудно еще и потому, что последней книгой, которую я прочитал до того, как начал писать роман, оказалась «Когда солнце умирает» Орианы Фаллачи и ее стилистические штучки постоянно выскакивали из моего подсознания, как изюминки из пасхального кулича. Так что их тоже пришлось использовать.

В классическом мифе Федра, полная раскаяния за вину в кровосмешении, удавилась. Создавая Фреду как идеальную — с мужской точки зрения — женщину, которая, занимаясь любовью, могла бы наизусть читать Шекспира, я до такой степени был ею очарован, что не смог приговорить ее к такой смерти. По существу, я уничтожил Полино, просто, чтобы она ему не досталась, но мне очень не хотелось позволить ласкать ее и другому мужчине. Она была моя. Из затруднения меня вывел Джон Уиндем. Когда Фреда все-таки сдается, ее партнершей оказывается орхидея-лесбиянка на планете ходячих растений.

Мне нравилась парадоксальность названия «Опылители Эдема». По логике вещей в Эдеме не могло быть опылителей. Как только Адам и Ева открыли для себя процесс воспроизводства рода человеческого, Эдема не стало. Они были изгнаны за свой «грех».

Если бы книгам этой трилогии можно было дать имена персонажей Шекспира, роман «Растлители Небес» был бы Эдмундом из «Короля Лира». Эта книга — незаконнорожденное дитя научной фантастики, но производилось оно на свет с большим спортивным азартом.