Опускается ночь

– Прости. – Без Якопо Клэр не знает, куда девать руки и какую позу принять. С момента его ухода из массерии прошло три дня, и Этторе выглядит угрюмым и изможденным; трудно понять, чернота под другим его глазом – это синяк или след, оставленный усталостью. – Я хотела извиниться: если бы я не сказала тебе о том, что Людо был в Джирарди, ты не подрался бы с ним и тебе не пришлось бы уходить…

Этторе поднимает руку, веля ей замолчать, и встревоженно смотрит на Паолу. Она переводит напряженный взгляд с Клэр на своего брата и обратно, словно что-то в этих словах очень взволновало ее.

– Прекрати. Ты говорила что-нибудь об этом моей сестре?

– Нет, мы…

– Хорошо. Не говори ничего. – Он подносит руку ко рту и обхватывает подбородок, как делает всегда, когда его что-то тревожит. – Мне давно пора было уходить с фермы дяди. Мы теперь почти чужие друг другу. Я пробыл там слишком долго. – Он произносит это, устремив на нее глаза, и она не может понять, что в них – гнев или нежность. Со вздохом Этторе поворачивается, приоткрывает дверь и выглядывает наружу, затем делает жест рукой. – Идем, – говорит он. – Мне не следует задерживаться здесь. – Паола резко спрашивает его о чем-то, Этторе коротко отвечает, и, когда Клэр прощается, Паола больше не улыбается ей. Она вновь замкнута и холодна, крепко держит изворачивающегося у нее на руках сынишку.

Во дворе, освещенном лишь слабым вечерним светом, сгустились серые сумерки. Неподалеку раздается спор – две женщины яростно кричат что-то, извергая друг на друга потоки брани. Этторе берет Клэр под локоть и выводит ее со двора. Они идут в направлении, противоположном тому, откуда она пришла. Они петляют и сворачивают, затем минуют трехметровый арочный проем с комнатами наверху и оказываются в другом, более просторном дворе, облепленном нависающими пристройками с ведущими к ним лестницами. Этторе тянет ее в тень под одной из пристроек в дальнем углу. Он поворачивается и обнимает ее, и она обхватывает его так крепко, что он вздрагивает. От него исходит резкий запах пота и нестираной одежды; Клэр отматывает события назад и понимает, что на нем та же одежда, в которой он ушел с фермы. Грязный след виден у него на лбу, ногти в земле, и от этого комок подступает к ее горлу.

– Прости. Тебе же больно, – говорит она.

– Наверное, этот подонок сломал мне ребро.

– Ты был у врача?

В ответ Этторе грустно улыбается:

– Тебе нельзя приходить сюда. Это небезопасно.

– Ты не сказал «до свидания», – говорит она, борясь со спазмом в горле и подступающими слезами. – Я не знала, когда ты вернешься.

– Я не вернусь туда. Пока не… – Он не договаривает и качает головой.

– Значит, если бы я не пришла в Джою, мы с тобой больше не увиделись бы? Это так легко для тебя?

– Не легко. Просто необходимо, – мрачно говорит он. Но потом смягчается и проводит большим пальцем по ее щеке. – Ты же сама знаешь, что все это не имеет ничего общего с реальностью.

– Это могло бы быть реальностью – я хочу, чтобы это была реальность! Хочу…

Клэр делает глубокий вдох. Она говорит, словно ребенок, словно избалованный ребенок, всякий раз, когда хочет сказать ему, что не представляет, как вынесет разлуку, как вернется в Лондон к своей прежней жизни. Что все ее прошлое кажется ей теперь плоским и далеким, словно фотографическая карточка. На нее будто накатывает огромная волна, которая становится все выше и выше, и Клэр понятия не имеет, что случится, когда она обрушится.

– Я не смогу этого вынести, – вот и все, что она произносит, закрывая глаза. Этторе притягивает ее голову к своей груди.

– Сможешь. Тебе придется, – тихо говорит он. – Когда я увидел тебя сегодня с ребенком на руках… На какой-то миг мне показалось…

– Показалось – что?

– Словно… ты часть моего мира. Но это не так. Ты не должна приходить сюда снова. Это опасно. Есть люди, которые убили бы меня, выпади им такая возможность. Ты меня понимаешь? Что здесь реально – так это опасность. Я боюсь даже оставаться в собственном доме, потому что они могут снова заявиться туда. Если нас увидят вместе, если они узнают, что мы… близки… Ты меня понимаешь? Они не посмотрят, что ты иностранка.

– Тот слуга знает. Федерико с кроличьей губой. Тот, о котором ты говорил, что он фашист.

– С заячьей губой. – Голос Этторе совершенно лишен выражения. – Ты уверена?

– Да. Он… шикал на меня. Когда я как-то вернулась после нашего свидания.

– А теперь слушай меня внимательно. Держись от него подальше. Поняла? Придумай что угодно, только держись от него подальше.

– Но если он на ферме, что я могу поделать? Правда, сейчас он в Джое. Леандро и Бойд вернулись сюда три дня назад. Они ужасно поругались из-за проекта. Твой дядя хочет, чтобы мой муж все переделал. Мы можем застрять здесь еще на много недель, – говорит она, улыбаясь. Но Этторе не улыбается.

– Черт бы их побрал, – бормочет он, на мгновение опуская голову.

– Этторе, о чем ты?

– Ты не можешь уехать? В Англию? Ты и мальчик.

– Нет, – произносит она, чувствуя укол острой боли. – Пока твой дядя не разрешит нам. И я хочу остаться. Я хочу быть рядом с тобой.