В марте 1872 года он отслужил последнюю литургию. Возвратясь в келью, о. Иларион сказал: «Никогда так не уставал, должно быть, пришел конец мой». Через несколько дней он принял пострижение в схиму и окончательно слег. И несмотря на свою чрезвычайную болезненную слабость, на бессонницу, продолжавшуюся в течение всей 20-месячной болезни, на постоянную одышку, переходившую по ночам в удушье, на сильные боли, старец до последнего утра своей жизни не оставлял положенного в скиту длинного молитвенного правила. По величайшему своему смирению старец приписывал свою тяжелую болезнь тому, что как духовник занимался больше рассматриванием чужих грехов, чем своих…
Он причащался не реже чем через 2–3 дня, а в последние, самые тяжелые 33 дня болезни — ежедневно. Старец написал своим дальним духовным чадам, чтобы приехали с ним проститься.
О. Илариону и прежде неоднократно являлся в сновидениях его старец преподобный Макарий, но в предсмертные дни видения участились и приносили необыкновенное духовное утешение страдальцу. Он скончался, точно заснул в кресле, перебирая в руках четки. Погода, до того долгое время бывшая пасмурной и дождливой, внезапно прояснилась: при перенесении тела старца из скита в монастырь не погасла ни одна свеча.
Почитание памяти преподобного Илариона началось с первых же дней после его преставления. Люди почитали его за святого. Об этом существует множество свидетельств, но приведем единственное: «Мне случалось не раз после беседы с ним испытывать на душе такое спокойствие, такой рай, что решительно забываешь все земное. Это испытывали мы на себе и после того, как он уже скончался. Когда стараешься жить по его советам, бывает отрадно, легко; когда же по немощи впадаешь в искушение и сделаешь что-либо не так, как он учил, то бывает очень тяжело. Только с той минуты, как мы узнали его, мы поняли, что такое спокойствие духа, что такое мир душевный; а теперь единственное, что поддерживает в великих постоянных скорбях житейских, — это память о нем. Вспомнишь его смирение, его терпение непостижимое, его любовь отеческую ко всем, его снисхождение к нашим великим недостаткам душевным, и невозможно не обратиться на себя, не видеть свою нищету духовную в сравнении с этим облагодатствованным отцом».
ПЛОДОНОСНАЯ ОСЕНЬ
Образно жизнь скита до конца XIX века можно уподобить трем временам года: весне — при жизни старца Льва, лету — при о. Макарии и плодоносной осени — при старце Амвросии. Тому способствовало и само по себе естественное развитие в Оптиной традиции старчества, которая всегда была сильна преемственностью — непосредственной передачей духовных навыков и знаний от учителя к ученику.
Мирской славе знаменитого о. Амвросия, помимо прочего, способствовало развитие науки и техники. Старцы Лев и Амвросий действовали словно в различные эпохи. При жизни первого оптинского старца Льва не было регулярного почтового и телеграфного сообщения и железных дорог, как позднее, при о. Амвросии, о котором еще при его жизни немало публикаций попало в прессу.
Но, конечно же, никакое развитие науки и техники ни в какие времена не заменит собственных усилий человека ради очищения сердца от страстей. По милости Божией духовные дары получали и будут получать лишь чистые сердцем. Легких путей в стремлении к духовному совершенству не бывает.
Путь к святости преподобного Амвросия Оптинского был непостижим обычному человеческому разумению, потому что старец с 33 лет тяжело болел, и казалось, что ему было не до подвижнических подвигов. Однако на нем, как ни на ком другом из всех оптинских старцев, исполнились апостольские слова: «Сила Божия в немощи совершается».
Но обо всем по порядку. Александр Гренков (таково мирское имя старца Амвросия) родился в 1812 году в Тамбовской губернии. Его дед был священником. Перед тем как младенцу появиться на свет, к деду съехалось много гостей, родильница была переведена в баню, там и родила.
«Как на людях я родился, так все на людях и живу», — любил впоследствии шутливо приговаривать старец Амвросий.
Учился Александр Гренков прекрасно: закончил Тамбовское духовное училище и семинарию, но в академию не пошел, в священники — тоже, предчувствуя, что призвание его другое. В последнем классе семинарии молодой человек перенес опасную болезнь и дал обет: если выздоровеет, то пострижется в монахи. По исцелении он все откладывал его исполнение, и совесть не давала ему покоя. Уединившись, юноша часто молился, чтобы Божия Матерь направила его волю, которая настойчивой никогда не была. Уже на склоне лет старец повторял своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я — человек уступчивый. Если будете спорить со мной, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу».