Опрометчивость

– Стэн, ведь моя мать была очень богатой женщиной, сказала Индия, безуспешно пытаясь успокоить себя перед лицом свершившегося. – Этот дом, например, должен стоить на сегодня массу денег.

– Ваша мать купила этот дом двадцать лет назад за семьдесят тысяч долларов. Из-за постоянного повышения цен на недвижимость в Лос-Анджелесе он стоит теперь четыре миллиона.

Парис почувствовала облегчение; конечно, оставался этот дом при дороге в Северный Каньон в Беверли-Хиллз.

– Слава Богу, – сказала она. – Я думала, вы собираетесь сказать нам, что все пропало.

Стэн снова закашлялся.

– Дом был заложен Дженни три года тому назад, и второй заклад взят в прошлом году. Мне жаль, Парис, но в результате этот дом принадлежит Первому Национальному и Городскому банку. Та же история с домом в Беверли-Хиллз.

Слезы задрожали на ресницах Парис в то время, как ее будущее все дальше улетало в трубу.

– Может быть, было бы лучше, если бы вы сказали нам точно, что осталось, – тихо сказала Индия. – Тогда, по крайней мере, мы будем знать, в каком положении находимся.

Стэн положил бумаги и скрестил руки на груди, выражая этой позой свое профессиональное сочувствие.

– Очень хорошо, девочки. Вот в чем дело. Дома и их содержимое должны быть проданы, чтобы заплатить банкам, а также некоторые другие долги. Оставшиеся суммы ничего не стоят. То, что приходится на вашу долю – это страховой полис, который она взяла, когда ей исполнилось восемнадцать. Должно быть, Дженни это показалось уймой денег тогда… Сумма составляет десять тысяч долларов.

– Десять тысяч!

Индия не обратила внимания на затрудненное дыхание Парис. Встав с дивана, она начала расхаживать по комнате: казалось, будет легче понять положение дел стоя. Стало очевидно, что кто-то должен был быть готов встретить трудности твердо, и, так как Венеция, казалось, была ошеломлена и погрузилась в молчание, а Парис находилась на грани истерики, лучше, если это будет она.

– Понятно. А как насчет автомобилей – «роллс-ройс» и… – Она слишком поздно вспомнила, что «мерседес» разбился, – …и драгоценностей? У Дженни ведь было так много прелестных вещиц.

– Боюсь, все, что бы она ни оставила, должно уйти; она в последнее время назанимала так много, ты знаешь, за этот прошедший год. И теперь, когда она мертва, кредиторы проявляют особенное нетерпение.

– Если бы мы только знали, – сказала Венеция, внезапно выходя из состояния, похожего на транс, – мы могли бы помочь ей. Почему никто не рассказал нам? Ты, Билл, ты знал!

– Я не знал, киска. Клянусь, не знал. Я догадывался, что она и ее приятель занимались спекуляцией на рынке собственности, но кто этим не занимался? Клянусь вам, девочки, я и понятия не имел о размерах разорения. Она не говорила никому.

Стэн Рабин расхаживал по комнате, будто крался в поисках лазейки для защиты.

– Это все в прошлом, девочки, и вы должны смотреть правде в глаза. Дженни оставила вам ровно десять тысяч долларов. – Он помолчал, затем посмотрел на них, заложив руки за спину, благожелательно и хмуро сдвинув брови. – Однако у вас нет причины беспокоиться о долгах. Денег мало в этом году, давят налоги и слишком большие расходы, но мы с Биллом согласились временно отказаться от денег, причитающихся нам с имения Дженни.

Он опять походил по комнате и затем повернулся на каблуках и посмотрел на них, улыбаясь.

– Нелегко достать деньги теперь, но, если вам действительно нужно несколько сотен, мы посмотрим, что могли бы сделать.

Парис была уверена, что никто на белом свете не узнал бы, каких усилий ей стоило говорить внешне спокойно, в то время как она хотела убить Стэна Рабина.

– Стэн, Билл, мы ценим ваше предложение, предложение старых друзей нашей матери. Но, видишь ли, Дженни уже дала нам все, в чем, как она чувствовала, мы когда-либо будем нуждаться. Давным-давно она решила, что мы должны получить это в свою собственность. Вот как она сделала. Вот чего она хотела, и мы втроем будем твердо держаться того, что она пожелала.

Она свирепо и холодно посмотрела на двух мужчин, которые называли себя друзьями ее матери и которые, она знала, сделали большие деньги на таланте и тяжелой работе Дженни.

– Десять тысяч будет более чем достаточно для нас.

Парис не знала, сама ли она села или у нее подкосились ноги. Все, что она понимала, было то, что сейчас она не уронила достоинства Дженни. Она сохранила и свою гордость, и гордость своей матери.

– Именно этого и хотела Дженни, – в тон ей согласилась Индия. – Безразлично, как все было с тех пор, как мы окончили школу. Мы можем так или иначе зарабатывать себе на жизнь.

– Безусловно, – подтвердила Венеция. Она только два года тому назад окончила школу, и ее улыбка могла показаться неуверенной, но ее решение не было таковым.