Загорелый, худой,подпоясанный красным платком,в тюбетейке с чалмой,бородатый, усатый —хороший.Волосатый кадыкпровожает глоток за глотком,на цветном сундукегорделиво сияют галоши.Я сижу в эпицентре великойГолодной степи.Мой хозяин Казбек — величав,монотонен, как эпос,он барана последнегов черной крови утопили с подъемом большимповествует весь вечер об этом…О, Казбек не уверен,что дальше райцентраесть другая Земля,он не верит,что кроме персидских и русских,есть другие поля,он достойного сына отдалИспагани[14] в высокий час.Мой старик деловито крошит на ладоникирпичный чай.Его первого сына звали Надеждой[15].Мускулистый и добрый, с глазами архара,в этом тридцать шестомон в красивой одеждепал с седла при набегеНа Гвадалахару.Дед Казбек убежден, что опятьвоевали с персами.Я смеюсь,но старик на своем:«Сын погиб в Испагани…»Ханы и шахиншахи давно пересталисоперничать,в этом тридцать шестом сыновьяпогибали в Испании.Ночь уже в середине.Юрта дырами ловит, звезды,Рядом строят плотину.Там возится сын Бахыт.Говорят,вода в Мырза-щелидороже воздуха,говорят,много разных колодцев,да нет плохих.Пал спиною на войлок, мудрыйколодцекопатель.Ему снятся любимый барани персидские войны.У порога светлеют седлои большая лопата,с Шардары,со строительства морядоносится вой —МАЗы.
««Волга» вьется аварской дорогой…»
«Волга» вьется аварской дорогой,над горами аварское небо,и могильники однорогиеза аулами, за Гунибом.Ишаки, как везде, невеселые,старики, как везде, особые,проезжаю угрюмые села,белостенные села усопших.Тот, кто жив, кто еще в аулах,кто еще не ушел за речку,говорит, наслаждаясь гулом,легким клекотом отчей речи.