Оправдание Острова

Снилось ему по преимуществу детство, проведенное у моря, ибо он родился в семье рыбака. Краски и запахи были до того свежи, что иногда заставляли его просыпаться, и тогда он снова спешил заснуть, потому что явленное ему в снах было притягательно. Он рассказывал, что видел лазурное море на рассвете, а случалось, слышал запах смолы, которой отец покрывал лодку. Как в детстве, отталкивался от берега и, сложив весла, ложился на просоленные сети и смотрел в небо, и лодку покачивало, и небо ему казалось морем, а море – небом. И тогда свой гроб он начал называть лодкой, утверждая, что всякую ночь отправляется в плаванье.

Однажды утром Феофан не покинул своей кельи. Войти же к нему не смели, но стояли молча, пока не привели старца Авксентия, ста четырех неполных лет, не стареющего и не умирающего. Он вошел к епископу и, проведя у него некое время, появился с улыбкой на устах.

Сказал:

Мореплаватель Божий Феофан в ночь сию заплыл за окоем, откуда плавающим и путешествующим обыкновенно нет возврата.

Еще сказал:

Несомый дружественным течением, епископ Феофан желает вам здравствовать.

Парфений

Описание пятьдесят пятого года княжения Константина примечательно в первую очередь тем, что История Острова переходит в руки другого хрониста. Это следует не из перемены стиля (у всех хронистов он примерно одинаков, за исключением, пожалуй, Прокопия Гугнивого) – просто ряд источников под этим годом сообщает о смерти Никона Историка.

О Никоне нам почти ничего не известно. От него осталось только имя, и это еще не худший случай: от множества других историков не остается даже имен. Средневековые авторы обычно анонимны, поскольку представляли не личный свой взгляд, а общий, одухотворенный верой. Точнее, общий взгляд, бывший одновременно и личным.

В отличие от нас, людей, так сказать, старой формации, человеку Нового времени трудно понять, как это возможно. Всё дело в том, что в центре средневекового мира был Бог, а в центре нынешнего – человек. Бог один для всех, и потому взгляд Средневековья – это взгляд сверху, ведь только сверху можно охватить всех. Он отражает единственного Бога, и оттого тоже единственный. Сейчас же, когда в центре мира человек, взглядов много – как людей.

В лето шестидесятое светлейшего князя Константина по грехам нашим великая сушь продолжалась.

В то же лето Епископом Острова был поставлен Афанасий.

В лето шестьдесят первое Константиново опять не было урожая вследствие великой суши. Поскольку съестные припасы, по обыкновению, хранились в северной части Острова, первыми их нехватку ощутили жители южной части. И тогда епископ Афанасий призвал князя послать на Юг часть малую от хранившегося зерна, чтобы живущие там люди не умерли.

Князь же Константин отвечал:

Юг откололся не только от Севера, но и от съестных припасов. Как могу кормить чужих, когда завтра есть будет нечего своим?

В лето шестьдесят третье Константиново, начиная с весны, пошли дожди. К концу мая, когда дожди стихли, князь двинул свое войско на Юг. В этот раз он пошел по выжженной части Леса и не встретил там препятствий, но только малые дерева, прозябшие на пожарище.

Далее шли полем, засаженным долгожданными злаками, и там их также никто не встретил, кроме одного только престарелого крестьянина Елевферия, который сказал:

Зачем топчете посеянное? Сравнил бы вас, наверное, с саранчой, но боюсь лютыя смерти.

Некие же воины хотели Елевферия убить, но его закрыл собой епископ Афанасий, поехавший с войском для умягчения сердец.

Ксения

Войско князя шло по засеянному полю неслучайно, как неслучаен был и поход, начавшийся в мае, когда на полях появились первые всходы. Константин понимал, что, если этот урожай будет собран, шансы его на победу над князем Фролом резко уменьшатся. Он знал, с какой тщательностью готовился Фрол к обороне, и голод был его, Константина, главным союзником.

По мере приближения к Фроловой Крепости войску Константина всё чаще встречались деревни и хутора, и все они были пусты, ибо жители их бежали под защиту крепостных стен. Там же они надеялись найти себе хоть какое-то пропитание, хотя после длительной засухи и в Крепости его почти не было. То немногое из еды, что было у князя Фрола, он делил между солдатами своего войска. Оттого мужчины из беженцев вступали в войско, ведь только так они могли прокормить свои семьи.

Подойдя к Крепости, князь Константин удивился тому, как она изменилась. Он знал от лазутчиков, что Фрол занимается ее перестройкой, но таких перемен не предполагал. Окружавший Крепость ров с водой был расширен, а стены стали так высоки, что Константину показалось, будто проплывавшие облака задевали их зубцы. И он спросил у стоявших рядом, задевают ли. Те же ответили ему в один голос:

Нет, не задевают.