Оправдание крови

— Эх, — дернул щекой Браво-Животовский, — не об этом сегодня надо говорить нам! — И выражение лица его сделалось едва ли не страдальческим, как будто и вправду он добивался в беседе чего-то такого, что никак не доходило до Зазыбы.

«Ишь, — насмешливо подумал Зазыба, — кручина полицая забирает. Но это только начинка, а будет целая овчинка. Придется шила с перцем попробовать». Потом сказал:

— А правду болтают наши мужики, Антон, что ты у Махно служил?

— Служил, — как ни в чем не бывало, подтвердил Браво-Животовский. — А что?

— Тогда мы и раньше, оказывается, могли повстречаться с тобой? Я же свой орден получил за махновцев.

— Ну, про это, допустим, я читал в районной газетке.

— Мог и ты оказаться среди них. И тебе бы башку снял шашкой.

— Ну, это еще бабка надвое сказала. Мог ты мне башку отсечь, а мог и я тебе. Или не веришь?

— Ты, видать, землю со злости грыз, пока жил у нас затаясь?

— Я, как тебе известно, землю пахал, — сказал на это Браво-Животовский. — К чему мне было ее зубами грызть? Да меня тогда уже у Махно и не было, Когда ты саблей махал там.

— Золота-то хоть награбил, гуляя с Махно? — спросил Зазыба.

— Ясное дело, целый воз. Неужто не заметил, что моя хата золотом крыта?

— Ну, допустим, хату крыл еще сам хозяин.

— А перекрывал ее кто?

— Перекрывал ты. Но не верится чего-то, что ты без золотишка. Известно ведь, какие вы, махновцы, мародеры.

— Я, милый мой, привык честно служить.

— За идею?

— А если и не за идею, то все равно честно. Ты думаешь, я у одного Нестора Ивановича служил? Я и в Красной Армии был.

— Когда — перед тем, как к Махно перебежать, или после Гуляй-Поля уже?

— Чего теперь выпытывать! Надо было раньше интересоваться.

— Странно у тебя получается — служить служишь, а похвалиться вроде и нечем.

— Почему? Я же открыто служу.

— Это теперь. А что ты скажешь, как немцев прогонят?

— Все надеешься, что большевики твои вернутся?

— Надеюсь, Антон, надеюсь!

— Но признайся, Зазыба, ты бы со мной вот так, по-человечески разговаривал, если бы твой верх был, если бы ты на мое место стал?

— Во-первых, я на твое место не посягаю. А во-вторых, ты тоже скоро иначе заноешь. Это покуда нет окончательной уверенности, что власть твоя надолго зацепилась у нас, ты ангелом прикидываешься.

— Ну, это ты мне уже говорил, — возразил Браво-Животовский, — а я, как видишь, все еще не оправдал твоих надежд. Никто в Веремейках не может пожаловаться, что я сделал ему худо. И дело вовсе не в том, что чего-то жду. Тут, кажется, уже все ясно. Ждать долго не надо. Власть поменялась навсегда. Не знаю, долго ли у нас будут сами немцы. Это уж их дело. Одно бесспорно — советской власти они больше не допустят. Сам знаешь, сила солому ломит. Так что зря ты надеешься на большевиков. Не вернутся они.

— Глупый ты все-таки, Антон, — терпеливо дослушав до конца, засмеялся Зазыба. — Большевики — это люди. Живые люди. И никакая власть не заставит их отказаться от своих убеждений. Попробуй вынь из человека душу. А убеждение — это и есть душа. Поскольку люди живут повсюду, поскольку без людей на земле немыслимо, значит, и большевики будут всегда среди нас.

— Ну вот, я тебе про Фому, а ты мне про Ерему, — пожал плечами Браво-Животовский. — При чем здесь душа, при чем убеждения? Я говорю про большевистскую власть. А кто про что думает, черт с ним, мельница, как сам видишь, большая, все перемелет. Не у одних же большевиков убеждения. Были свои убеждения когда-то у кадетов, у эсеров, у меньшевиков, у анархистов. Большевики перемололи их на своей мельнице. Теперь очередь настала для самих большевиков. Даст бог, национал-социалисты их перемелют.

Довольный, что основательно доказал все Зазыбе, Браво-Животовский некоторое время ехал молча.