Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)

При этом его организаторская деятельность характеризуется как деятельность, обусловленная и санкционированная названною «волею»; последняя определяет связь между двумя имеющимися в ее распоряжении «объектами» (человеком и деревом), проводит между ними резкую демаркационную линию, приписывает одному из них (человеку) свойства «субъекта». Бывший «объект», превращенный теперь в «субъект», «организует» материю: человек вмещает в себя дерево, но дерево преобразованное, «представление» о дереве. Однако следует твердо помнить, что организаторские полномочия даны ему свыше, а не составляют лично ему принадлежащего достояния, его «прирожденных прав»: в подчеркивании этого факта и заключается главная суть учения Авенариуса об интроекции. Авенариус доказывает, что подчиненное организаторское «начало». Само по себе, есть начало организуемое, находящееся по отношению к верховной организующей воле в положении такой же зависимости, как и обыкновенная «материя».

Подчиненные организаторы, повторяем еще раз, потерпели решительное фиаско в борьбе за существование и согласно воззрениям идеологов новейшей капиталистической буржуазии, как бы слились с организуемой массой. На почве подобного фиаско сложилось, как мы отмечали, учение Вундта о представлениях-объектах». На той же почве сложилось и родственное учение цюрихского профессора об интроекции.

Равным образом, «полнота человеческого опыта» доказывается учением Авенариуса о «принципиальной координации», точнее, тем тезисом названного учения, который гласит, что в качестве взаимно-противопоставленных членов координации могут быть не только «тела» и «вещи», но и «центральные системы» других людей, взятые вместе со всеми их «объектами». «Субъект» превращается в «объект» и, как объект, всецело приравнивается «материи». Организатор, будучи организуем, «является таким же представителем организуемой массы, как и рабочий персонал».

Но, упраздняя дуализм вещи и мысли, субъекта и объекта, эмпириокритицизм, как и философия Вундта, упраздняют его «на час». У Авенариуса, как и у Вундта, «ряды» оказывается, в сущности, «несоизмеряемы». И вместо материалистического миропонимания, которого следовало бы ожидать, считаясь с категорическими заявлениями о «полноте опыта», на сцену выдвигаются воззрения, свидетельствующие об идеалистические симпатии эмпириокритицизма. Организаторское начало все-таки, в конечном итоге, есть начало дирижирующее. От подобного представления о нем не могут отрешиться идеологи буржуазии. В том числе ни Вундт, ни Авенариус.

Но на пути идеалистических построений Вундт и Авенариус расходятся. Автор «Системы философии» обнаруживает пристрастие к «кантианским» мотивам. Автор «Человеческого понятия о мире» высказывает взгляды, приближающие его к позиции, которую некогда занимал Беркли.

Спешим оговориться. Мы не намерены вовсе утверждать, что произведения клойнского епископа определили точку зрения Авенариуса, что они оказали непосредственное влияние на последнего. Но сходство идеалистических позиций обоих философов, несомненно. Об этом сходстве говорит уж упомянутое нами учение о принципиальной координации, взятое в целом.

С такою же прямолинейностью, как и Беркли, Авенариус выставляет тезис: вне субъекта нет объекта. Каждая «вещь» должна непременно «относиться» к центральной нервной системе, играющей роль функционального центра. При этом может быть сделано возражение: следовательно, Авенариус допускает, что мир не существует, ибо к данной центральной системе может относиться лишь небольшое число вещей: остальные вещи – вне поля зрения этой системы: таким образом, говорить об их существовании мы не имеем ни малейшего права. На подобное возражение отвечал еще Беркли: мир, действительно, не существовал бы, если бы во всем мире был один только «субъект», одна только «душа». Но субъект не один, а очень много. И та или иная вещь, не будучи воспринимаема данным субъектом, воспринимается каким-нибудь другим. Значит, она существует: значит, существуют все вещи, значит, существует мир. В свою очередь Авенариус также признает наличность не одного «субъекта», не одной центральной нервной системы, а бесконечного множества их. И для него, следовательно, как и для Беркли, материальный мир, хотя и понимаемы как «отражение» субъекта или, выражаясь эмпириокритической терминологией, как «относимый» к центральной нервной системе, является не фикцией, а некоторою реальностью.

Сходство между воззрениями Авенариуса и Беркли идет дальше. У Беркли субъект не «творит» объектов. Он воспринимает их лишь как нечто данное извне. Так же вопрос поставлен и у Авенариуса. Он говорит лишь об «относимости» объектов к субъекту. Центральная нервная система берет то, что ей дается; никакого творческого акта она, в этом случае, не совершает.